Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение

Но мы уже видели, что концепция эмоций как неразрывного единства когнитивных, конативных и аффективных измерений в результате дает именно тот самый факт странного рода, который ищет Смит, и, если мы определим конкретно нравственные эмоции как эмоциональные реакции на нравственно значимые ситуации, мы сумеем разрешить метаэтическую дилемму («моральную проблему»), потому что эмоции включают в себя когнитивное суждение, или оценку, или истолкование, требуемые «объективностью морального суждения», и конативное измерение – скажем, готовность к действию как своего рода мотивационный интернализм, – требуемое «практичностью нравственного суждения». Эмоциональная отзывчивость на ценностные особенности ситуации, поступка или характера человека – это одновременно и когнитивный способ восприятия характеристик окружающего мира, и конативный способ переживать за них и получить от них мотивацию. По удачному выражениию Л. Загжебски, «ценить – значит не просто понимать, но чувствовать силу того, что ценится» [Zagzebski 2003: 107]. Поскольку оценка нравственно значимой ситуации служит выражением нравственной эмоции, а эмоции внутренне мотивируют, нравственно-эмоциональная отзывчивость является одновременно когнитивным состоянием и конативным, внутренне мотивирующим состоянием[239].

То есть согласно этой теории нравственная эмоция – это «целостное психическое состояние, одновременно когнитивное и аффективное, где когнитивный и аффективный аспекты нераздельны… когда я считаю нечто грубостью, я чувствую обиду на оскорбительные свойства ситуации, и эти свойства невозможно полностью описать в отрыве от их характеристики как интенциональных объектов [а не просто поводов] чувства обиды» [Zagzebski 2003:109,113]. Поскольку мое чувство обиды направлено на обидные для меня свойства, оно несет интенциональное отношение к этим свойствам как к своему интенциональному объекту; в свою очередь, это интенциональное отношение влечет за собой условие правильности, возможность ошибки и логическое пространство для приведения доводов, оправдывающих мое чувство. И поскольку мое чувство обиды является также аффективным состоянием, оно внутренне мотивирует, то есть порождает тенденции готовности к действию. С этой точки зрения эмоции – это состояния, которые аффективно воспринимают свои интенциональные объекты как подпадающие под категорию «плотных понятий», неразрывно включающих в себя описательные и оценочные аспекты[240]. Свой взгляд на эмоции как на «разновидность ценностного восприятия, которое дается нам в характерных ощущениях» Загжебски обобщает следующим образом:

Поскольку мое [моральное] суждение выражает эмоцию, оно выражает внутренне мотивирующее состояние. И поскольку суждение также утверждает, что некий человек, объект или положение дел подпадает под категорию плотных понятий [например, «грубый» или «вызывающий жалость»], которые могут быть применены к интенциональному объекту этой эмоции, оно пропозиционально по форме, относится к интенциональному объекту эмоции, и я нахожусь в когнитивном состоянии категоризации интенционального объекта как плотного понятия. Если объект действительно подпадает под эту категорию понятий, то суждение истинно; если нет, то оно ложно. Следовательно, суждения типа «это грубо» или «она достойна жалости» являются одновременно когнитивными и внутренне мотивирующими в тех случаях, когда эти суждения оказываются выражением эмоций [Zagzebski 2003: 115, 116–117][241].

Поскольку эмоции – целостные психологические состояния, по сути своей содержащие в себе когнитивные, конативные и аффективные аспекты, ситуацию невозможно увидеть как оскорбительную, не пребывая в эмоциональном состоянии обиды, и человек выражает эту эмоцию, выдвигая пропозицию вроде «это оскорбительно».