Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение

Таким образом, согласно стандартной картине, есть два вида психологического состояния – убеждение и желание, которые полностью отличаются друг от друга. И эти два психологических состояния, по-видимому, соотносятся с двумя совершенно разными свойствами нравственности, как их понимает наш обыденный нравственный опыт. С одной стороны, мы как будто думаем, что на нравственные вопросы имеются правильные ответы, правильность которых обусловлена объективными нравственными фактами, – поэтому мы участвуем в спорах и рассуждениях о нравственности. Смит называет это «объективностью морального суждения». С другой стороны, мы также думаем, что моральное суждение имеет практические последствия: если мы рассудили, что действие А нравственно необходимо, это само по себе дает нам мотивацию совершить действие А – то есть моральное суждение (и практическое суждение в целом), по-видимому, демонстрирует мотивационный интернализм: принятие морального суждения, по всей вероятности, внутренне связано с наличием причины, мотива для совершения соответствующего действия[237]. Смит называет это «практичностью морального суждения». «Моральная проблема» состоит в том, что свойство объективности предполагает, что моральное суждение – это форма убеждения, когнитивное состояние, в то время как свойство практичности предполагает, что моральное суждение – это форма желания, конативное состояние. Смит полагает, что это и есть «центральная организующая проблема в современной метаэтике», и резюмирует:

Но проблема заключается в том, что, как предполагает обыденный нравственный опыт, моральные суждения имеют две особенности, которые тянут в совершенно противоположные стороны. Объективность морального суждения предполагает, что существуют нравственные факты, целиком детерминированные обстоятельствами, и что наши моральные суждения выражают наши убеждения о том, каковы эти факты. Это позволяет нам хорошо понимать рассуждения о нравственности и тому подобное, но оставляет совершенно загадочным, как или почему наличие моральных взглядов должно каким-либо образом влиять на нашу мотивацию к каким-либо действиям. А практичность морального суждения предполагает как раз обратное: что наши моральные суждения выражают наши желания. Хотя это позволяет нам хорошо понимать связь между моральными взглядами и мотивацией, это оставляет совершенно загадочным, о чем, собственно, рассуждается в рассуждениях о нравственности и в каком смысле нравственность должна быть объективной [Smith 1994: 11].

Таким образом, если моральное суждение рассматривает нравственные факты и положения дел, то это своего рода убеждение, и потому оно будет мотивационно инертным. Если моральное суждение демонстрирует мотивационный интернализм, то это, по-видимому, своего рода желание, и потому оно теряет какие-либо претензии на оценочную объективность. Эта дилемма между когнитивизмом и некогнитивизмом существует в метаэтике, и она параллельна дилемме между когнитивистской и некогнитивистской (или органической) теориями эмоций. Смит приходит в отчаяние от того, что «для того, чтобы разобраться в моральном суждении, требуется, чтобы вселенная предоставила нам факт странного рода – факт, признание которого в обязательном порядке влияет на наши желания», ибо наличие такого рода факта сняло бы дилемму между когнитивизмом и не-когнитивизмом в метаэтике, как сняло бы и аналогичную дилемму в теориях эмоций[238].