Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение

Это альтернатива картезианству, потому что «характерной чертой картезианского дуализма было приписывание психологических предикатов сознанию, а человеку – лишь как производному от него. Но третье поколение исследующих мозг нейроученых [таких как Леду, Дамасио и другие], наоборот, не рефлексируя, наделяют мозг теми предикатами, которые дуалисты приписывали нематериальному разуму» [Bennett, Hacker 2003: 72][232]. Витгенштейновская альтернатива предполагает, что психологические предикаты должны применяться к человеку в целом, а не только к какой-либо одной стороне декартова разделения – например, только о человеке в целом можно сказать, что он испытывает боль: ее испытывает не рука (случайно-механически, материально), не афферентные нервы, не подкорковые структуры – и не разум (нормативно, нематериально), этот изолированный, поддающийся интроспекции театр самосознания. Континуум ментального и физического, ощущений, убеждений, мыслей, намерений, желаний, с одной стороны, и готовности к действию, поведенческих диспозиций и действий – с другой составляет целостную область, которой можно приписывать психологические предикаты[233]. То есть с этой точки зрения по крайней мере главные эмоции, такие как страх, гнев, чувство вины, гордость и т. д., должны рассматриваться как единственные в своем роде состояния, в которых неразрывно сплетены когнитивное измерение (которое включает интенциональность и, следовательно, отношение нормативности), конативное измерение (которое включает конкретные желания и отталкивания), зачастую – характерная феноменология (то, как это ощущается), тенденции готовности к действию и характерные физиологические изменения (мимика, изменения в вегетативной нервной системе и т. д.). Эта концепция эмоций контрастирует с тем, что П. Голди неодобрительно называет «наслаивающими» теориями, согласно которым одно состояние (обычно либо когнитивное / конативное, либо аффективное, то есть телесное измерение) принимается за сущность эмоции, а другие измерения просто случайным образом агрегируются, чтобы можно было отличить эмоциональное состояние от неэмоционального; см. [Goldie 2000: 40–41]. Напротив, с рассматриваемой здесь точки зрения все измерения неразрывно и сущностно связаны с эмоцией, так что эмоция не может быть проанализирована с помощью сведения ее сути просто к определенному виду убеждения, желания или аффективного состояния.

Мы видели, что прозрение Толстого, предвосхитившее Витгенштейна, состоит в том, что он признает возможность эпизода понимания, который эпистемологически не опирается на акт инференции. Каузальная теория репрезентативной функции ментальных состояний могла бы дать объяснение такого эпизода, если бы он истолковывался просто как непосредственное возникновение аффективного состояния, но мы только что видели, что преобладающая каузальная теория эмоций – теория Джеймса – Ланге, – как и ее современные версии – Дамасио и Принца, – не способны объяснить интенциональность и нормативность, характеризующие когнитивное измерение – будь то убеждение, суждение, интерпретация или оценка – эмоциональных ментальных состояний: пропасть между натуралистическим, каузальным порядком и интенциональным, нормативным порядком кажется непреодолимой. И этот тупик можно было бы охарактеризовать как еще одну версию или следствие имплицитного картезианства: разум, обиталище интенциональности и нормативности, не соотносится с естеством, понимаемым как обиталище причинного порядка. И мы видели, что Витгенштейн предлагает альтернативную точку зрения, согласно которой психологические предикаты, включая атрибуцию эмоций, должны применяться целостно как к телу, так и к разуму существ, которых мы признаем достаточно похожими на нас, чтобы эта атрибуция была оправданной. Когда мы обратимся к сфере собственно нравственности, то увидим, что это понимание помогает разрешить еще одну дилемму, проистекающую из скрытого картезианства.

Глава 7 Реконструкция Толстого II: нравственность эмоций

Каким образом я испытываю сострадание к этому человеку⁷. Как выявляется форма сострадания? (Можно сказать, сострадание – форма уверенности, что другой человек испытывает боль).

Витгенштейн

[234]