Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение

Таким образом, эти мыслители – как «левые», так и «правые» аффективисты – исподтишка привносят интенциональность и нормативность в описание каузального управления телесными состояниями (в том числе мозг, миндалевидное тело, автономную нервную систему и т. д.). Так, например, Дамасио утверждает, что «наш мозг часто способен принимать верные решения за секунды или минуты – в зависимости от временных рамок, которые мы устанавливаем в соответствии с целью, которой хотим достичь, – и, если он на это способен, значит он замечательно справляется с чем-то большим, чем просто чистый разум» [Damasio 1994:173]. Звучит парадоксально, но, таким образом, приписывая телу / мозгу когнитивные функции высшего порядка, в частности принятие решений, эти теории восстанавливают картезианский дуализм между пространственно-временным, каузально-механическим телом и непротяженным, физически трансцендентным, бестелесным разумом. А в главе 1 мы видели, что картезианство лежит в основе одной из версий дилеммы между каузальными и нормативными отношениями.

5. Стандартная реакция на неспособность «чувственных» теорий эмоций объяснить интенциональное и нормативное отношение – просто «перепрыгнуть» через картезианское разделение и включить эмоции в модель убеждения как оценки или пропозиционального суждения. В то время как «чистые» теории такого рода утверждают, что эмоции – это не что иное, как суждения, большинство когнитивистских теорий эмоций считают, что эмоции, по сути, имеют и когнитивное измерение суждения, мышления или оценки, а следовательно, это не просто ощущения или другие некогнитивные состояния[224].

Когнитивистские теории восходят к «Риторике» Аристотеля, где он дает определение нескольким эмоциям, упоминая присущее им суждение о чем-то или по отношению к чему-то, – так, гнев может быть «определен как соединенное с чувством неудовольствия стремление к тому, что представляется наказанием, за то, что представляется пренебрежением или к нам самим, или к тому, что нам принадлежит, когда пренебрегать бы не следовало» (1378а30-32); страх – «некоторого рода неприятное ощущение или смущение, возникающее из представления о предстоящем зле, которое может погубить нас или причинить нам неприятность» (1382а21—22); негодование – «чувство печали при виде незаслуженного благоденствия» (1387а9); зависть – «печаль, являющаяся при виде благоденствия подобных нам людей, наслаждающихся выше указанными благами, – [печаль] не имеющая целью доставить что-нибудь самому завидующему [человеку], но имеющая в виду только этих других людей. Зависть будут испытывать такие люди, для которых есть подобные или кажущиеся подобными. Подобными – я разумею, по происхождению, по родству, по возрасту, по дарованиям, по славе, по состоянию» (387Ь23-26)[225]. Согласно этому общему когнитивистскому взгляду, эмоции – это ощущаемые реакции на некое нормативно оцениваемое проявление окружающей человека среды[226], к которому так или иначе имеют отношение. Например, переживание страха, по сути, включает в себя суждение или оценку того, что человеку угрожает нечто опасное. Так, я боюсь собаки из-за ее острых зубов, рычания и позы. Следовательно, эти теории легко вмещают нормативную, интенциональную зависимость эмоций, чего нельзя сказать об органических теориях, потому что убеждения направлены на мир, санкционированы им (каждое движение направлено от сознания к миру) и несут в себе отношение правильности к своим объектам. Таким образом, мой неоправданный или необоснованный страх перед садовым шлангом – это когнитивное (а не чисто аффективное) состояние, по сути включающее мое ошибочное убеждение или оценку, согласно которым у меня под ногами опасная змея[227]. Более умеренный когнитивистский подход утверждает, что речь идет не об эпистемических убеждениях, касающихся фактов окружающего мира, а скорее об оценочных или аксиологических убеждениях или интерпретациях, при которых мир постигается оценочно. Так, мой страх перед собакой – адекватная реакция на оценочное свойство или показатель опасности, которые я как бы воспринимаю в собаке. Таким образом, эмоции могут быть конкретизированы посредством определенного оценочного свойства, которому они отвечают (опасное – для страха, восхитительное – для восхищения, презренное – для презрения и т. д.), и эти оценочные свойства составляют формальные объекты эмоций, обеспечивая им условия правильности и оправданности.