Мытарства

Но прежде, чмъ попасть въ столовую, приходилось долго ждать на мороз… Тмъ, которые попали въ «чередъ» первыми, еще ничего… Но представьте себ положеніе тхъ, которые стоятъ и ждутъ въ самомъ конц этой живой человческой ленты, состоящей человкъ изъ трехсотъ, а то и больше. Скоро ли дойдетъ «чередъ» до нихъ… да и дойдетъ-ли?..

Случается такъ: ждутъ, ждутъ, подвигаются, подвигаются черепашьимъ шагомъ къ вожделнному крыльцу, на которомъ одляютъ каждаго «пайкой» хлба и кусочкомъ мяса (дйствительно, похожимъ на общипаннаго воробья), какъ вдругъ, у самой цли этого ожиданія, — «стой!… поворачивай назадъ… мстовъ больше нтъ… вс столы заняты»… Жди, пока отобдаетъ эта партія и начнетъ обдать другая такая же, если еще не больше…

Если бы я былъ художникомъ, я нарисовалъ бы эту живую ленту людей, ожидающихъ обда… Я нарисовалъ бы эти изнуренныя, голодныя, злыя лица, эти разношерстные, рваные костюмы… скорчившіяся фигуры… грязный обледенлый дворъ и освтилъ бы все это яркими веселыми лучами солнца… И тогда, я думаю, у зрителя явился бы вопросъ: что это такое?.. люди-ли это, или какія-то ободранныя, загнанныя, затрепанныя собаки, дожидающіяся, когда имъ выкинутъ кость?..

Я стоялъ на «череду» позади небольшого согнувшагося старичка… Лицо у него было худое, желтое, нездоровое… Удивительно злые глаза глядли исподлобья… Онъ водилъ ими, какъ затравленный волкъ, быстро переводя съ предмета на предметъ… и, очевидно съ голоду, злился на все и на всхъ, произнося безпрестанно отвратительныя ругательства…

— Ты чего, старый песъ, лаешься? — сказалъ ему стоявшій впереди молоденькій, съ отчаянно удалымъ лицомъ парнишка, вроятно, попавшій сюда съ Хивы и прошедшій огонь и воду. — Дамъ вотъ въ зубы раза — замолчишь…

Старичокъ такъ весь и затрясся отъ злобы.

— А ну-ка, дай!… А ну-ка, дай!… дай! Ты думаешь, ты одинъ жрать-то хочешь?.. Анъ нтъ… здсь, братъ, не на Хив… здсь васъ взнуздаютъ…

— А, старый песъ, еще разговаривать! — крикнулъ парнишка и, какъ-то неожиданно ловко подставя ногу, толкнулъ его въ спину такъ, что тотъ полетлъ кубаремъ изъ «череды» прямо на ледъ. — Вотъ теб взнуздаютъ! ха-ха-ха, взнуздалъ! мало, еще дамъ!..

Старичокъ вскочилъ на ноги и, какъ-то пронзительно завизжавъ, точно собака, которой мальчишки зажали хвостъ, бросился было на то мсто, откуда его вытолкнули, но его туда уже не пустили…

— Куда, старый чортъ!… Ишь ты… впередъ отца въ петлю лзетъ… Осади назадъ!..

— Мой чередъ!… мой чередъ! — визжалъ старикъ, толкаясь, но видя, что встать ему на прежнее мсто не придется, что надъ нимъ вс только потшаются, онъ вдругъ пронзительно-отчаянно заплакалъ или, врне, завылъ и побжалъ, жалко скорчившись, утирая рукавомъ полушубка глаза, въ самый конецъ «череды»…

— Го, го, го!… ха, ха, ха!.. — неслось ему вслдъ…

Получивъ на крыльц «пайку» хлба и «воробья», я вслдъ за другими прошелъ въ столовую и, идя по порядку, попалъ за столъ…

На стол уже стояли и дымились чашки со щами — каждая на восемь человкъ — и лежали ложки, похожія скоре на деревенскія чумички. сть не начинали, дожидаясь, когда соберется полный комплектъ, т. е. когда будутъ заняты вс столы… Наконецъ, вс столы наполнились…

— На молитву! — закричалъ служащій.

Люди встали и пропли «Очи всхъ на Тя, Господи, уповаютъ». Не успли еще окончить послдняго слова, какъ ложки съ изумительной быстротой опустились въ чашки, захватывая тамъ мутную воду съ запахомъ капусты… Люди торопливо глотали, давились, чавкали съ такимъ азартомъ и жадностью, что если бы сытый человкъ посмотрлъ на это со стороны, то пришелъ бы въ ужасъ…

Въ одинъ мигъ чашки опорожнились!… Послали за прибавкой… Такъ же быстро уничтожили и прибавку… Немного погодя, подали гречневую кашу въ такомъ ограниченномъ количеств, что ея едва хватило бы пость до сыта двоимъ… Ее уничтожили въ одинъ мигъ такъ, что я едва усплъ зачерпнуть и проглотить одну ложку…

Едва успли, а нкоторые еще и не успли, дость кашу, какъ насъ всхъ «погнали» изъ-за столовъ вонъ, въ другія двери, чтобы очистить мсто «второму столу»…

Въ дверяхъ меня кто-то хлопнулъ по плечу.

Я оглянулся и увидлъ… дворянина. Лицо у него было веселое, улыбающееся… Глаза сіяли…

— Знаете что! — закричалъ онъ, оттаскивая меня въ уголъ сней, — а вдь фортуна-то хочетъ повернуть ко мн свое капризное личико…

— Какъ такъ?

— А такъ… очень просто… дло-то вотъ какое оказывается… Въ контор я разнюхалъ, что прогнали двухъ писарей… тутъ мн одинъ человчекъ сообщилъ… ну, я, конечно, не будь дуракъ, прямо туда… прямо, понимаете, къ самому начальнику… къ Зевсу!… Такъ и такъ, говорю… работать неспособенъ… это разъ, а во-вторыхъ — дворянинъ, привилегированное лицо — два; ну, и, конечно, обратите вниманіе и т. д., и т. д.

— Ну и что же?

— Веллъ приходить завтра заниматься… а, что? ловко вдь?!

— Слава Богу.

— Только жалованье, понимаете, б-ррры!..

— Сколько?

— А вы никому не скажете?

— Нтъ…

— Три копйки въ день! — воскликнулъ онъ, какъ трагическій актеръ. — А?.. хорошо!… Вы вникните: три копйки!..

— Ну что-жъ и то ладно… поживете, прибавятъ… Харчи готовые…