Мытарства

— Черти! — между тмъ оралъ прислужникъ, — лзетъ всякая дрянь!. Кипяточку… Вотъ теб кипяточекъ… Мало? — еще дамъ…

Видя все это и какъ-то «обалдвъ» отъ непривычнаго шума, ругани, крика и смрада, я хотлъ было уйти обратно въ спальню № 15… Но туда меня уже не пустили… Здсь, какъ оказалось, былъ заведенъ порядокъ, чтобы весь этотъ несчастный чернорабочій людъ, за неимніемъ пока дла, пребывалъ въ столовой, не имя права съ пяти часовъ утра до шести вечера отлучаться изъ нея куда бы то ни было… Этотъ порядокъ былъ крайне тягостенъ… Представьте себ множество народа, загнаннаго въ тсное помщеніе, съ утра и до ночи обязаннаго находиться въ шум, толкотн, духот, грязи, и вы поймете, какъ это тяготитъ и озлобляетъ полуголодныхъ и безъ того ошалвшихъ, несчастныхъ людей…

Чернорабочіе — не то, что слесаря, столяры и вообще мастеровой людъ… Этимъ, такъ или иначе, всегда есть дло; чернорабочимъ же надо ждать, пока потребуется партія куда-нибудь на желзную дорогу, на свалку или еще куда… За неимніемъ же работы — приходится сидть у моря и ждать погоды…

Въ столовой скопляется въ такое время по нскольку сотъ человкъ… Люди, какъ тни, съ унылыми лицами ходятъ, толкутся, курятъ, ругаются и ждутъ съ нетерпніемъ съ утра — обда, а съ обда — ужина…

Длать было нечего… Пришлось возвратиться снова въ столовую… Чай отпили… Народу скопилось такое множество, что не было свободнаго мстечка ссть… Т-же, кому удалось приткнуться гд нибудь, покидали свои мста только въ крайнихъ случаяхъ… Столовая гудла человческими голосами, точно лсъ въ бурю или громадный котелъ, который гудитъ и бурлитъ, закипая…

Какая-то гадкая смсь изъ дыма, копоти, сырости, людского пота и испареній стояла въ воздух… Лица, худыя и полныя, блдныя и красныя, старыя и молодыя, мелькали передъ глазами, какъ мелькаютъ деревья, столбы, поля, деревнюшки, когда смотришь изъ окна вагона во время быстраго хода позда…

Сосредоточиться, остановить вниманіе на какомъ-нибудь одномъ лиц не было никакой возможности…

Разговоры окружающихъ меня людей, когда я нсколько свыкся съ шумомъ и сталъ прислушиваться къ нимъ, велись по большей части на одну тему… Тема эта: — какъ пропился, какъ заработаю, куплю пиджакъ, брюки, найду мсто… Или же: какъ и гд забрала полиція, какъ «стрлялъ», какъ жилъ на Хив, какъ воровалъ…

Одинъ сденькій, маленькаго роста старичокъ, на голов у котораго была надта порыжвшая съ широкими полями шляпа, привлекъ мое вниманіе своимъ чрезвычайно симпатичнымъ лицомъ… Я подошелъ къ нему, и мы мало-по-малу разговорились… Онъ сидлъ въ уголк, не, выступ окна, у самой двери и добродушно поглядывалъ съ улыбкой на толпу сновавшихъ мимо людей, покуривая коротенькую трубочку-носогрйку.

Изъ его словъ оказалось, что онъ попалъ черезъ полицію за прошеніе милостыни и сидитъ здсь третій мсяцъ, а когда выпустятъ — не знаетъ…

— Плохо здсь, — жаловался онъ мн:- порядку нтъ, работы нтъ… вша подомъ стъ… въ тюрьм много лучше…

— А ты былъ?

— Эвося! ты спроси: гд я не былъ?..

— Чмъ же тамъ лучше?

— Въ тюрьм-то?.. Въ тюрьм, я теб прямо, какъ передъ Истиннымъ, скажу, для нашего брата, что въ раю пресвтломъ…

— Да, ну! — воскликнулъ я, удивленный этимъ сравненіемъ…

— Вотъ те и ну… Не нукай, не запрегъ… Врно теб сказываю… Ты слушай: перво на перво чистота… спокойствіе, порядокъ… Умирать не надо!… А главная причина — харчъ: шь, пока брюхо не разопретъ…

— Плохо же теб, должно быть, жилось на свт, - сказалъ я, глядя на его морщинистое, удивительно симпатичное лицо, — коли ты лучше тюрьмы ничего не находишь…

— Всего бывало, — отвтилъ онъ, улыбаясь, — жилъ и жизнь изжилъ… Теперича мн три тесницы да поверхъ крышку, бол ничего и не надо!… Такъ-то, землячокъ!… На-ка-сь, курни… Чай, табачишку-то нту?..

Въ окнахъ начало свтлть… Пришелъ ламповщикъ съ двумя привязанными къ боку на веревк «ершами» и задулъ лампы… Въ столовой сдлался полумракъ… Гулъ голосовъ какъ будто нсколько стихъ… Люди, сидвшіе на скамейкахъ за столами, спали, положа на нихъ головы… Не имвшіе мстъ, — а такихъ было большинство, — топтались въ этой полутьм, какъ напуганное стадо овецъ…

Стало совсмъ свтло… День начинался ведренный, морозный. Солнечный ослпительно яркій свтъ проникъ всюду, и при этомъ освщеніи картина получилась еще печальне… Вся нагота, грязь, рвань, выплыли на свтъ, въ настоящемъ своемъ вид, застланныя только дымомъ махорки…

Я нигд не видывалъ, чтобы такъ много и жадно курили, какъ здсь… Къ обмусленному, жгущему уже губы, брошенному на полъ окурку бросалось нсколько человкъ разомъ, стараясь завладть имъ и хоть какъ-нибудь, рискуя обжечь губы, затянуться, или, какъ здсь говорили, «хватить» разочекъ…