Мытарства

— Махорочка!… Махорочку сталъ курить дворянинъ-то потомственный, а? Ха, ха, ха! Прежде у Макея было два лакея, а теперь Макей самъ лакей… О, судьба, судьба!… Но такъ и надо… Такъ. намъ, подлецамъ, и надо… Да сбудется реченное Іереміей пророкомъ, глаголющимъ… и такъ, понимаете дале, и такъ дале… Кабы моя покойница маманъ увидала меня въ такомъ положеніи… Картина бы это была! Помню я, знаете, у моего отца кучеръ былъ. Здоровенный такой мужчина, какъ быкъ. Губы имлъ красныя, феноменально толстыя и слюнявыя. И постоянно онъ, понимаете, махорку сосалъ, вотъ изъ этакой же «собачьей ножки». Разъ пришелъ я, помню, къ нему, мальчишка, въ каретный сарай, а онъ куритъ. — Какой ты, Гурій, табакъ гадкій куришь! — говорю ему. «Нтъ, — говоритъ, — барчукъ, табакъ важный… На-ко, попробуй». Вынимаетъ, понимаете, изъ своихъ слюнявыхъ губъ «цыгарку» и подаетъ мн. Я взялъ… Совстно какъ-то отказаться было. Дымлю!… Вдругъ, понимаете, шасть въ сарай маманъ… Увидала… «Боже мой! что это такое? Какъ ты смлъ, гадкій мужикъ, изъ своихъ отвратительныхъ губъ давать ему курить… Ахъ, ахъ, понимаете, заразится, заразится!» Ну, понятное дло, Гурія этого къ чорту намахали, а меня наказали… А теперь? теперь я у золоторотцевъ выпрашиваю окурки, а то подбираю ихъ гд придется, на бульварахъ… Отлично вдь, а?

Его лицо какъ-то подергивалось, а углы губъ опустились и нервно вздрагивали. Онъ очевидно сдерживалъ душившія его слезы и вдругъ какъ-то неестественно странно не то засмялся, не то заплакалъ и, вскочивъ съ мста, крикнулъ запахивая пальто:

— Идемте въ работный домъ!..

Я подошелъ къ буфету, отдалъ деньги и пошелъ вслдъ за нимъ на улицу.

VII

Подойдя къ Юсуповскому работному дому, мы увидали, что у дверей подъзда стоитъ толпа людей… Было еще рано… Только что стало разсвтать, и дверей еще не отворяли… Мы подошли и смшались съ толпой…

Люди жались и корчились отъ холода, точно такъ-же, какъ у дверей ночлежнаго дома. Да и люди-то были т-же, что и тамъ… Все та же самая «золотая рота», рваная, грязная, голодная и холодная…

Вс ждали нетерпливо открытія дверей, а ихъ почему-то не отворяли… Толпа, между тмъ, все возрастала… То и дло подходили и подбгали новыя лица… Наконецъ, насъ собралось человкъ съ двсти… Глухой ропотъ и шумъ стоялъ въ толп…

— Скоро-ли они тамъ, черти! — слышались ругательства, — замерзнешь здсь!… Имъ хорошо тамъ, въ тепл-то…

Стало совсмъ свтло, а насъ все не пускали… Морозъ, между тмъ, какъ будто усилился… Перезябшіе люди бгали по тротуару и жались другъ къ другу, какъ перепуганныя овцы…

Прохожіе, тепло и нарядно одтые, останавливались по ту сторону переулка и глядли на насъ съ любопытствомъ Да, впрочемъ, зрлище и было занятное: нкоторые изъ насъ выкидывали полуобутыми ногами такія па, что впору заправскому танцмейстеру…

Какая-то толстая барыня, прозжавшая переулкомъ, остановила противъ насъ своего кучера и громко спросила:

— Что это такое?.. Что за люди?..

— Буры! — Крикнулъ ей кто-то изъ толпы — Черти! — добавилъ другой. — У-у-у, какая! — крикнулъ третій, и вдругъ вся толпа закричала:- У-у-у, какая! го, го, го!… Ха, ха, ха! У-у-у, какая!..

Перепугавная барыня ткнула кучера въ спину, и тотъ, тряхнувъ возжами, пустилъ съ мста полной рысью.

— Держи!… Ого, го!… Ха, ха, ха!.. — заорала и загоготала ей вслдъ толпа…

Вскор посл этого маленькаго «развлеченія» долго неотворявшіяся двери, наконецъ, отворились, толпа хлынула было въ нихъ, но швейцаръ не пустилъ.

— Тише, дьяволы! — привтствовалъ онъ насъ. — Входи по череду… Куда васъ чортъ несетъ, обормоты!… У-у-у, окаянные, погибели на васъ нтъ!… Передохли-бы тамъ, на Хив-то… Проходи, что-ли!… Работники!..

Начали входить по череду…

Въ передней, налво у окна, сидлъ за столомъ писарь. Передъ нимъ лежала груда «длъ» въ блыхъ оберткахъ… Онъ разбиралъ и готовилъ ихъ по номерамъ…

Прямо, отъ входной съ улицы парадной двери, вела на верхъ широкая лстница, а направо была открыта дверь въ небольшую, проходную, съ однимъ окномъ, не то пріемную, не то какую-то старинную лакейскую комнату… Насъ всхъ, какъ барановъ или какъ маленькихъ поросятъ въ садокъ, загнали въ эту комнату… Тснота и давка сдлалась ужасная… Нельзя было вытащить руки, повернуться. Меня и моего пріятеля «дворянина» прижали къ стн такъ, что намъ трудно стало дышать…

На стн, на видномъ мст, висла бумажка съ надписью: «Курить воспрещается»… Но на это не обращали вниманія и задымили со всхъ концовъ… Вскор сдлалось жарко и душно, какъ въ бан… Швейцаръ нсколько разъ просовывалъ въ дверь свою бритую свирпую физіономію и оралъ, что позоветъ городового и выведетъ вонъ тхъ, кто куритъ, но, въ конц концовъ, кто-то изъ заднихъ рядовъ пустилъ въ него оторванной отъ опорка подошвой, и это его какъ будто успокоило…

Такъ пришлось стоять часа два… Ноги начали ныть… Голова шла кругомъ… Нкоторые не выдержали и, опустившись, присли кое-какъ на полъ… Но сидть на полу было еще хуже, потому что давили и толкали стоявшіе… А разъ уже слъ, то подняться и встать на ноги не было никакой возможности…