Журнальная программа явилась, по существу, публичным отказом редакции от «фельетонной» критики Дружинина. Дружинин понимал, что изменением отношения к себе он во многом «обязан» Чернышевскому, о чем заявил в письме к Боткину от 23 июля 1855 г.: «…Еще за год назад я говорил в редакции, что этот халдей явно гнет к тому, чтоб перессорить журнал со всеми сотрудниками».[800]
Как только Дружинин увидел, что «ему, – писал Чернышевский в воспоминаниях, – надо вовсе удалиться из „Современника”, он предложил свое сотрудничество Краевскому и был принят с распростертыми объятиями» (I, 721). События, о которых сообщается здесь, следует отнести к концу 1854 – началу 1855 г.: в «Отечественных записках» и «Санкт-Петербургских ведомостях» Дружинин начинает сотрудничать именно в это время. В «Современнике» его сочинения появятся лишь в конце 1855 г., а еще через год навсегда исчезнут со страниц журнала. Таким образом, Дружинин вовсе не «самоустранился»,[801]
а был вынужден уступить позиции в журнале. Фельетонам, которые Дружинин начал печатать в «Санкт-Петербургских ведомостях», он в полемике с оппонентами по-прежнему отводит важную роль, однако несколько переориентируя (и не без основания) их назначение. «…Мне кажется (и я это выскажу при случае), – записывает он в дневнике под 19 января 1855 г., – что роль фельетона в нашей словесности и вообще для русского языка не так пуста, как о том думают. Фельетон должен окончательно сблизить речь разговорную с писаною речью и, может быть, со временем сделает возможным то, что нам давно надобно – разговор на русском языке в обществе».[802]Дружинину пришлось уступить Чернышевскому в «Современнике», но, как свидетельствуют последующие события, он предпринял энергичные попытки поколебать положение своего соперника в журнале. С этой целью им использована не только литературная полемика. Он решил восстановить против Чернышевского литераторов, имевших влияние на редакторов «Современника», и тем самым создать вокруг набирающего силу критика обстановку нетерпимости и постоянного противодействия.
Ближайшим поводом послужила небольшая рецензия Чернышевского «Новые повести. Рассказы для детей. М., 1854». Принято считать, что это была рецензия на «несуществующую книгу».[803]
Между тем такая книга существовала. Ее полное название: «Новые повести, заимствованные из общественной и частной жизни разных народов. Рассказы для детей. Перевод с французского. Москва. В типографии Т. Т. Волкова и комп. 1854». Рецензент «Отечественных записок» (им, между прочим, вполне мог быть Чернышевский) писал о ней: «Тут всего 11-ть повестей. В одной из них „Отчаяние” доказывается, что самоубийство – великий грех; в другой, „Башня”, – что нехорошо заниматься разбоем; в третьей – что воровство может открыться; в четвертой – что не должно верить какому-то реполову (?) и т. п. Почтенные родители! Если вы замечаете в своих малютках наклонность к самоубийству, грабежу и т. п. „шалостям”, если они – что всего ужаснее – начинают верить реполову: дайте им поскорее в руки эти „новые повести”, переведенные с французского».[804]