Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Чернышевский спорил с Дружининым и по другому актуальному вопросу русской литературной жизни. Речь идет о проблеме положительного героя.

Дружинин в ранних своих беллетристических произведениях, а затем и в статьях был одним из первых после Белинского, кто подверг критическому разбору типы «лишних людей». Не случайно Белинский встретил сочувственно появление первых повестей Дружинина. Отмечая в «Полиньке Сакс» «незрелость мысли», «преувеличение» («лицо Сакса, немножко идеально»), критик все же посчитал необходимым указать на присутствие в повести «душевной теплоты и верного сознательного понимания действительности». Вторая повесть («Рассказ Алексея Дмитрича») «подтверждает мнение о самостоятельности таланта автора».[789]

Разумеется, главные действующие лица этих повестей были далеки от идеала положительного героя в понимании Белинского. Но дружининские персонажи были положительно расценены им как пример людей, нашедших деловое место в жизни, презирающих рефлексию и разочарованность как норму поведения, характерную для «лишних».

Эту линию Дружинин продолжил в своих критических статьях. По поводу «Дневника лишнего человека» Тургенева он писал: «Мы в последнее время так уже привыкли к психологическим развитиям, к рассказам «темных», «праздных», «лишних» людей, к запискам мечтателей и ипохондриков, мы так часто, с разными, более или менее искусными нувеллистами, заглядывали в душу героев больных, робких, загнанных, огорченных, вялых, что наши потребности совершенно изменились. Мы не хотим тоски, не желаем произведений, основанных на болезненном настроении духа…» Критику «лишних людей» Дружинин, однако, направляет совершенно в иное, сравнительно с Белинским, русло. Для Дружинина положительный герой не обличитель, а «утешитель». И главную причину «мелочности», в которую впала литература «за последние пять или шесть лет», он видит в преобладании «сатирического элемента». Образцом «истинного» литературного развития он называет английскую словесность, в частности произведения Диккенса, «предназначенные для того, чтобы разливать вокруг себя счастье, веселье и добрые помыслы».[790]

Особого разговора заслуживает отзыв Дружинина о повести Авдеева «Варинька» – первой части романа «Тамарин», опубликованной в «Современнике» в 1849 г. Отмечая влияние «Героя нашего времени» на «Вариньку», критик указывал автору, что в Печорине тот «подметил самую бедную его сторону или, лучше сказать, не ту сторону, с которой создание Лермонтова глубоко и замечательно»; «Печорин, которого близорукие читатели и может быть сам Лермонтов готовы, – пишет Дружинин, – признать демоном, не заключает в себе ничего демонического, мощного, особенно увлекательного». Между тем Авдеев пытается олицетворить в своем Тамарине «фальшивую грандиозность» Печорина, не самую болезнь, а лишь внешние его притязания на величие. Критик предлагает писателю вывести героя из «замкнутого круга привычных отношений», столкнуть его с «высшим организмом» или с человеком, равным ему по «характеру, уму, гордости», чтобы сорвать с Тамарина «маску избитого разочарования».[791]

Мнение Дружинина оказало решающее влияние на Авдеева, который закончил работу над романом к 1853 г. В авторском предисловии к отдельному изданию своего произведения Авдеев сообщал о намерении переосмыслить роль «лишних людей» типа Печорина. Романист утверждает, что «Лермонтов увлекся своим героем и поставил его в каком-то поэтическом полусвете, который придал ему ложную грандиозность». Большинство обоготворило Печорина «и вместо того, чтобы увидать в нем образец своих недостатков, стало рядиться в него, стало ему подражать». «Показать обществу и человеку, как они обманывались, и показать разоблачение этого обмана» – в этом автор видел свою главную задачу.[792]