Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Не все из бывших друзей Белинского хранили верность его идеям, имевшим силу и после смерти критика. В «Современнике» начала 1850-х годов появлялись статьи, которые призывали к пересмотру литературно-эстетических взглядов Белинского. Это противодействие его учению могло вызвать колебания Чернышевского в выборе между журналами. Ведь его первые выступления, провозгласившие актуальность критических принципов Белинского, не нашли поддержки у некоторых бывших сторонников великого критика. Только при содействии Некрасова он смог повести решительную борьбу за Белинского, укрепляя и развивая его традиции. «Некрасов – мой благодетель, – писал Чернышевский К. Т. Солдатенкову в 1888 г. – Только благодаря его великому уму, великому благородству души и бестрепетной твердости характера я имел возможность писать, как я писал» (XIV, 793).

Сближение с Некрасовым и переход в «Современник» весной 1855 г. – одно из важнейших событий изучаемого периода жизни Чернышевского. В их отношениях еще будут свои сложности, обусловленные особенностями литературной обстановки в редакции «Современника». Однако принципиальное соглашение об их сотрудничестве уже состоялось, и базировалось оно на сходных идейных убеждениях.

6. Полемика с Дружининым

Основное противодействие, оказанное Чернышевскому в первую пору его сотрудничества в «Современнике», шло от А. В. Дружинина. «Когда я начал писать для „Современника”, – вспоминал Чернышевский, – самым важным и самым деятельным сотрудником его, собственно журнального отдела его, был Дружинин. Этот бойкий журнальный работник любил мальтретировать тех, нападать на кого приходила ему охота; а охота полемизировать была у него чрезвычайно сильная. <…> Я писал так много, что для Дружинина, писавшего быстро и много, не оставалось достаточно места; притом его литературные понятия были слишком различны от моих; и при моем возрастающем влиянии на общий тон журнальных отделов „Современника” Дружинин оказался непригодным для него по образу мыслей», «я вытеснил из него Дружинина» (I, 721).

Исследователями собран и изучен большой историко-литературный материал, конкретизирующий и подтверждающий эти заявления.[777] Однако самая ранняя стадия своеобразного «вытеснения» из журнала молодым критиком-демократом Дружинина, главы тогдашней русской «эстетической» критики, протекавшая в формах скрытой, подспудной полемики, еще недостаточно прояснена. Научно-биографическое исследование позволяет раскрыть содержание слов Чернышевского в их конкретно-биографической соотнесенности и направленности.

Мировоззрение и литературные интересы Дружинина складывались таким образом, что он с недоверием относился к теории искусства Белинского и к его политическим взглядам. В «Письмах Иногороднего подписчика о русской журналистике», печатавшихся в «Современнике» в 1849–1854 гг., а также в ряде других статей этого времени, Дружинин настойчиво, целенаправленно разрушал влияние критики Белинского, требовавшего от литературы служения общественным интересам. Позиция Белинского характеризовалась им как «дидактическая», и ей была противопоставлена теория так называемого «артистического», «чистого» искусства, свободного от сиюминутных политических целей. Политика и искусство, был убежден Дружинин, несовместимы. «Последние полтора года, – писал он в июне 1849 г., имея в виду революционные события на Западе, – были тяжелым временем для любителей изящного во всей Европе. Науки и искусства будто замерли под влиянием политического урагана; посреди общей тревоги перестали появляться создания, для которых нужно спокойствие, спокойствие и спокойствие. „Области изящного предстоит грустная будущность”: так думали и думают все, для кого нет жизни без спокойствия, без тихих радостей, обильно доставляемых искусствами и науками». Вывод: «Всякий гражданский переворот вредно действует на литературу»[778] – Дружинин повторит через год в статье «О современной критике во Франции»: «Политические революции гибелью отражаются в мире искусства и науки». В той же статье, явно намекая на Белинского, он утверждал, что «время нетерпимости и узких теорий прошло безвозвратно».[779]

Годы «мрачного семилетия» способствовали развитию теории «искусства для искусства». В условиях цензурного террора, когда литература «сделалась делом и опасным, и в высшей степени затруднительным»,[780] тезис о самодовлеющем значении искусства получал в известной степени объективное оправдание. Дружинин становится наиболее последовательным защитником этой теории, всегда возникающей, по замечанию Г. В. Плеханова, «на почве безнадежного разлада» художника с окружающей его общественной средой.[781]