Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

В «Предисловии к русскому переводу истории XVIII столетия» Чернышевский рекомендует Шлоссера как ученого, занимающего «первое место между всеми современными нам историками», как «мудреца, у которого <…> вы учитесь понимать события и людей», – «он верит в правду, он любит человека» (I, II).[1350] В последующих тезисах Чернышевский агрументирует и комментирует эту высокую аттестацию. Первое положение: «Сроднившись с ним, вы, может быть, перестанете видеть в истории тот непрерывный, ровный прогресс в каждой смене событий и исторических состояний, который чудился вам прежде» (II). В рукописи первоначально стояло: «непрерывный, ровный и быстрый прогресс»,[1351] но слово «быстрый» Чернышевский вычеркнул – вероятно, как преждевременный эпитет, не согласующийся с общей уверенностью в быстром историческом развитии России после царских рескриптов конца 1857 г. Второе положение: «Вместо героев истинно полезными двигателями истории вы признаете людей простых и честных, темных и скромных, каких, слава богу, всегда и везде будет довольно» (II). Чернышевский заранее просит быть внимательнее к тем страницам, которые обнаруживают демократические симпатии автора. Обещаемые русским правительством реформы должны совершиться прежде всего в интересах крестьянства, составлявшего большинство населения России – эту мысль Чернышевский отстаивал всегда, на нее он обращал внимание всех союзников в борьбе с крепостниками, ее он внушал самому правительству. Третье положение: «Чрезвычайно здравый взгляд на человеческую жизнь – вот чем велик Шлоссер», он «беспристрастен, насколько то возможно человеку; он не принадлежит ни к какой партии», хотя нельзя сказать, «чтобы у него не было своего образа мыслей, очень точного и непреклонного»; из новых историков он «ближе всех» подходит к Тациту (III). «Здравый взгляд», «искание добра и правды» – вот общая платформа для всех честных, непредубежденных людей, объединившихся в одном деле. В конце 1858 г. Чернышевский не стал бы так горячо поддерживать «беспристрастность» историка.

Заслуга Шлоссера также «в простоте речи», которую «мы, – пишет Чернышевский, – не заменили приглаженностью»,[1352] «он груб и небрежен, но эта грубость от силы, эта небрежность – от сознания своих внутренних достоинств» (IV).

Характеристика Шлоссера явно направлена против принижения немецкого историка «Отечественными записками». Так, Н. В. Альбертини в статье «Современное состояние исторической науки в Германии», руководствуясь стремлением дискредитировать имя историка, рекламируемого журналом-конкурентом, напрочь отказал Шлоссеру в способности проникать в мир политических отношений. «Для него единственный критериум – тот, который дается ходячею моралью», «в политической истории XVIII века с такой точки зрения он естественно находит отрицание всякого нравственного начала; для изображения политических деятелей XVIII века он не жалеет самых резких красок. Ни один из них не заслужил от него пощады. Человеческое достоинство каждого заподозрено; деятельность получает двусмысленный характер. Нечего говорить о том, в какой степени это препятствует ясному пониманию дела». Книга Шлоссера «по содержанию своему не становится в уровень с современным состоянием науки». Вывод: «Шлоссера скоро забудут».[1353]

Чернышевский даже не упомянул о мнении «Отечественных записок». Его сильнейшим аргументом был том Шлоссера, по которому читатель мог сам судить о справедливости высказанной «Современником» оценки.

В истории XVIII столетия Шлоссер различал четыре периода. Первый характеризовался возвышением и усилением государств «посредством правительственной системы, которая угнетала народ, между тем как двор и правительство блистали» (10). Затем стали возникать учения о совершенствовании, быстром развитии, просвещении, и «во всех государствах началась борьба с идеями, которые назло полиции, варварским законам и гирархии распространялись более и более и господствовали в высших кругах, между тем как виновники их подвергались преследованиям, и распространение их в народе жестоко наказывалось» (11). В третьем периоде новое учение «везде одерживало победу», «везде обнаружились следы разложения, разделения, внутренней борьбы, везде столкновение противных желаний, прогресса и реакции, пока наконец новое начало во многих государствах одержало верх» (12). К четвертому и последующим периодам Шлоссер отнес эпоху падения «старой системы», эпоху революций, эпоху «тщетных попыток» восстановления старого порядка вещей и приготовления «новых революций» (13–14).