На арене со львами

Подсчитать, сколько сторонников у Старка, было трудней, но мы полагали, что за него будет подано голосов сто или, может, чуть побольше. Никто, конечно, даже не помышлял, что он может победить, разве что президент и вся правящая верхушка не сумеют найти кандидатуру, но это было мало вероятно. Лично я считал, что Старк может рассчитывать пройти кандидатом в вице-президенты, но меня претенденты на этот пост никогда не интересовали.

Дальше шли избранники штатов, и с их голосами дело было яснее ясного. По моей раскладке, все они, включая и нашего кандидата, должны были получить в первом туре сто пятьдесят голосов, из которых девяносто восемь принадлежали нашей группировке. И выходило, что Бингему, Старку и избранникам штатов, вместе взятым, не хватало для большинства почти сотни голосов, но из-за группировки Андерсона этого большинства не мог получить и сам Старик. Андерсон утверждал, что за него будут стоять больше четырехсот делегатов, но это он, конечно, хватил лишку: по моим прикидкам, он мог рассчитывать самое большее на триста пятьдесят, иначе на президента и партийных лидеров пришлось бы примерно столько же. В соответствии с такой арифметикой первый тур не должен был определить победителя, а меня это устраивало как нельзя более.

Меня интересовало другое — выставят ли они Эйкепа с самого начала или дождутся, когда вице-президент исчерпает свои возможности. Я склонялся к тому, что, скорее всего, они Эйкена сразу выставят, но это означало, что кто-то должен будет нанести вице-президенту удар ниже пояса, а на такое, казалось мне, не был способен даже сам президент. Они ведь столько лет были дружны с вице-президентом. Я решил, что президент, скорее всего, поручит это дело наемному убийце.

Время, однако, шло, а никто ничего не предпринимал. Организационный комитет начал работу за неделю до назначенного срока. Мандатная комиссия успела уже перессориться из-за соперничающих делегаций от какого-то свиноводческого штата. Репортеры съезжались тысячами, телевидение готовилось развернуться вовсю — это был первый предвыборный съезд, который собирались показать всей стране целиком — от первой и до последней минуты; шагу нельзя было ступить, чтоб не споткнуться о кабель или чтобы кто-нибудь не сунул тебе под нос микрофон.

В день открытия съезда город был с утра словно парализован. Как гостиничный коммутатор выдержал такую нагрузку, одному богу известно. Если не знать, где находится служебный лифт, спуститься вниз можно было только одним способом — одолев пешком тридцать или даже сорок этажей. Но все равно из холла не было возможности выбраться ни на улицу, ни в бар; весь он был до отказа забит делегатами и любопытными, играли оркестры, красотки протискивались сквозь толпу, прикалывая значки всем подряд. И все-таки, насколько я мог судить, президент и его сторонники до поры выжидали. Все говорили об Эйкене, но дальше разговоров дело не шло, и многие делегаты начинали нервничать — боялись, что так и останутся без руководящих указаний, а Белый дом упорно безмолвствовал. Но чего же еще и ждать, если позволяешь думать за себя кому-то другому?

Вице-президент прибыл накануне открытия со всей подобающей случаю торжественностью. В аэропорт, понятное дело, согнали всех до одного городских служащих с женами, детьми, родственниками и семьями этих родственников. В лозунги и транспаранты были вмонтированы подслушивающие устройства, пылали смоляные факелы. Толпа была охвачена наигранным воодушевлением, какое изображают оперные статисты, но народу тем не менее собралось много, а вице-президенту ничего больше и не надо было. Он вдохновился и произнес речь; я глядел на него по телевизору и считаю, что это был давно не слыханный, классический образчик пышного старомодного красноречия о широких горизонтах, ветрах свободы и синих небесах надежды.

Толпа рукоплескала, ради того ее и согнали в аэропорт, а телекамеры исправно делали свое дело. Они показывали вице-президента крупным планом, и тем, кто его видел — его лицо с каплями пота, его ввалившиеся щеки и дряблую старческую шею, кто слышал, как он выкрикивает тонким голосом затасканные фразы и машет руками, как ветряная мельница, было ясно: это конец. Может быть, толпу собрали, чтобы дать вице-президенту последнюю возможность спасти положение, но он обманул надежды, не сумел разыграть увлекательного спектакля, так что все остались равнодушны и холодны. Может быть, когда-то старикан и умел зажечь слушателей, но сейчас телекамеры показывали всей стране не трибуна, а жалкого старого болтуна.