На берегах Голубой Лагуны. Константин Кузьминский и его Антология. Сборник исследований и материалов

Устал я, Миша. Много крику, восемь интервью, а я всё еще сижу в Вене, не имея возможности даже серокопировать тебе то, что у меня есть. Все обещают, никто ничего не делает. Нужен тебе Глейзер – ради Бога! Кушай его с вареньем, гарантируй его пребывание, я же могу с тобой лишь на равных. Тебе я могу позировать, развлекать тебя (когда ты работаешь), был бы счастлив сделать с тобой мои книжки (с тобой в первую голову), но хватит считаться. Я действительно сижу без денег. Когда я сидел без них в Ленинграде, я был ДОМА. На дорогу сюда не ты мне прислал (прости, ты присылал мне много, и я не забуду, хоть и не знаю, сколько, знаю, что действительно много, – у Есаула данные точнее – 3000 долларов – откуда он знает? – я же не считал, а просто говорил всем, что у меня есть Миша, и гордился, и хвастался каждой твоей подаркой, отворачивал штаны и показывал – «Коке от Миши», и на ТВОЙ магнитофон всех писал, и при этом ругался на тебя, что ты совсем охуел на Западе, посылаешь не то, что нужно), но там я был дома, и когда мне нужно было собрать 1000 рублей на выезд, я кинул клич, и каждый поэт (каждый второй, естественно) приволокли мне по десятке с рыла, и это было естественно. А здесь у кого мне спрашивать, когда я должен уже две с половиной тысячи шиллингов, а доходов еще нет? Кого и как должен я просить? Сюзанна человек принципиальный, она «нынче в долг больше не дает», графини Разумовские сами не при деньгах, сотней-дру-гой-третьей шиллингов мне помогают, потому что катастрофически не хватает даже на сигареты (а уж какое гавно курю!), но стыдно мне брать у них, их же Глейзеры тож пользовали, а у Киры Львовны Вольф так и вообще гроши, как у моей матушки, но у кого же еще? Почему и беспокоюсь за Толстовский фонд в Париже, чтоб тебя без конца не потрошить, а дадут ли? А если не дадут? Когда в России, я мог существовать на бутылках, а здесь, когда я не пью? Вот так, Мишенька, думай, голова, шапку куплю.

Постскриптум: А у меня одиннадцать готовых книг (моих только), не считая чужих, а?

Р. Р. S. Не деньги мне нужны в первую очередь, а гарантии от твоих капризов.

Сэр Мишель (вер Мишель – это «червячки Мишеля» – франц, диалект) унд Доротея (гассе) цум Ребекка (базукка), диэтическая котлета Лягачев унд молчаливый ПЕТРОВ![189] Минуло, минуло, четыре года минуло, великий почин (початок) эмиграции во главе с основопоклажником русской мета– (бета– и тета-) физической живописи ингушом Шемякиным, коего для сделал запись величайшего поэта Чечено-Ингушетии солнцепоклонника Музбека Кибиева. Коя запись застряла в проходе обрезанных, что с прискорбием констатирует тихий антисемит (ежели глистообразного глейзера считать за семита) Кузьминский. И так всё. Сначала еду в Америку. Потом не еду в Америку. Потом еду в Париж. Потом не еду в Париж. Еду взад-вперед по Вене, большею частию бесплатно, из экономии Толстовских средств. Проездив полгода по Вене, решил никуда не ехать. Советского паспорта нет, так что в Советский Союз тоже не поеду, даже ради ингушей. В ближайшие дни иду в австралийское посольство, которое представляет (по совместительству) Новую Гвинею (или Гвинею-Биссау?), и записываюсь в кенгуру. Великая нация кенгуру и утконосов с небольшим, но ехидным вкраплением ехидн! А в Советский Союз не поеду. Там меня ждут. Пусть уж лучше будет приятная неожиданность: съеден независимыми папуасами берега Маклая. И валюта там подходящая: миклухи и маклаки. В одном миклухе тридцать пять маклак, в переводе на доллары – фига. 38 фиг. А то эти шиллинги и клопши надоели. Анны Франки, Леонгарды Франки, просто Франкенштейны. Единственная твердая валюта – доллар. Но он падает. 14-го начинается этап и пересылка объединенной партии евреев и русских в Соединенные Штаты Америки. Меня тоже внесли в списки. Поедем в Новую Гвинею виа Ю-эс-эй. Транзитом скрозь Париж (при наличии франков). За невозможностью стать основоположником парижской литературы (парижский жанр), вакансии заняты Мама-ксимовым и Мама-рамзиным, стану основопрокладчиком, наладчиком и зачинателем ново-папуасской литературы на чечено-ингушском языке (за неимением собственного). Чуть ли не единственная страна, где еще любят русских (впечатления от съеденного Маклая), суверенная (боюсь, под протекторатом Советского Союза), водятся дикие свиньи (пекари), женщин приуготовляют древним и пикантным способом (см. «Цум Тюркен»). Борзых там еще не ели, так что будем иметь успех. С горя отобедал у четырех графьев Р. Ели зайца. Поразил познаниями в русской истории, после чего остатки зайца были завернуты для борзой. Пили минеральную воду «Виши» в честь вишистского правительства и воду «Дунай» в честь воинствующего патриотизма. Потом пили кофе без ликеров. На дорогу домой дали талончики, ехали в трамвае. При виде кондукторов со мной происходят колики, поэтому хожу пешком.