На берегах полноводной Сивини

Стеля себе кровать, Антон напевал песенку. Вообще в селе благодать, вот у него отдельная комната, живет он совеем как взрослый. Теперь есть хороший друг Роман. А еще Антей. Какой красавец!

— Не спишь? — услышал он голос матери, и она заглянула к нему из залы.

— Пришла наконец! Припозднились вы что-то.

— Это в городе, сынок, день нормированный. А тут у меня полторы тысячи коровок. Не замечаешь, как летит время. Завтра пойдем с тобой в школу.

Антон расхохотался:

— Ну ты совсем закрутилась. Завтра воскресенье.

Засмеялась и Вера Михайловна.

— А и верно.

— Завтрашний день у меня уже распланирован. Роман Дробин обещал повести меня на здешние луга, показать речку, озеро. Он говорит, что тут мордовская Швейцария. Только с утра он должен будет проиграть на пианино упражнения, как это он их назвал… экзерцисы? А уж отправимся после обеда.

Лицо, руки Веры Михайловны заметно загорели, как это бывает с горожанами, белая, изнеженная кожа которых вдруг очутилась под солнцем, на свежем ветерке.

«Хорошо выглядит мама», — отметил про себя Антон. Ему захотелось спросить ее, не приедет ли в Лашму отец хоть на денек, проведать его, посмотреть, как устроились. Он все никак не мог смириться с мыслью, что отец совсем потерян для него. Тут все-таки какое-то тяжелое семейное недоразумение. В тайне Антон надеялся, что со временем все опять наладится, только жить они уже станут здесь, в селе.

— Ох, мама, устала я, — сказала в это время Вера Михайловна, тяжело опускаясь на табурет.

— Надо думать! — согласилась бабушка. — Сразу такую ферму на плечи! Сейчас молочка тебе парного налью.

И Антон не спросил об отце. Хоть Вера Михайловна с виду вроде и поздоровела, но морщинки под глазами и у носа старили ее, а руки, лежавшие на коленях, вся сгорбившаяся фигура, казалось, просили об отдыхе.

«Устает мама». Он поцеловал ее в щеку и отправился спать.

На другой день Антон надел спортивный костюм, картузик и вышел из дома, решив пока погулять один. У соседа на старой березе в скворечнике распевал чернокрылый жилец, синие прохладные тени лежали через всю улицу. Трава у крыльца была густо осыпана росой. Антону вспомнились бабушкины слова: «Роса к сухому дню».

На выходе из села его нагнал трактор, из кабины выглянуло знакомое заросшее рыжей щетиной лицо механизатора дяди Кирилла.

— Привет знакомцу! — крикнул он, остановив трактор. — Не хочешь ли прокатиться на моем рысаке? Пять километров в час дает, только столбы мелькают.

Лицо механизатора с припухшими нижними веками освещала добродушная улыбка. Антон с трудом разобрал его слова сквозь шум приглушенного мотора.

— В поле едете? Что делать?

Дядя Кирилл кивнул на культиватор, подвешенный сзади трактора.

— Весна, дружок. Самая горячка в колхозе, механизаторы нарасхват. Маркелыч упросил прокультивировать участочек под раннюю картошку.

У Антона радостно ёкнуло сердце: поехать в поле на такой машине работать, это же здорово!

— Надо дома сказать…

— Беги, я обожду. Да какой не то старенький пиджачок прихвати.

Антон повернулся и припустил со всех ног. В передней еще с порога, запыхавшись, крикнул:

— Мама! Мам! Меня берут в поле на тракторе. Можно?

Сидя в зале за столом, Вера Михайловна проверяла наряды. В руке у нее был сине-красный химический карандаш.

— На какое это поле? С кем?

— Недалеко тут. Тракторист очень хороший, зовут дядя Кирилл. Бывший танкист. Он еще и рыболов.

Последним доводом Антон словно бы хотел окончательно обезоружить мать. Но Вера Михайловна даже карандаш бросила на стол, как бы для того, чтобы всплеснуть руками.

— С ума сошел, Антон! С первым встречным за тридевять земель! И даже думать нечего. Нет, нет. Займись лучше своими ракетами.

— Мама! Да что я, маленький?

— И слушать не хочу. Потом искать весь день, нервничать? Сбегай к Антею, бабушка говорила, что ты его и во сне вспоминал.

Антон стал просить, умоляюще повернулся к бабе Насте, но старушка уже сама обратилась к дочери:

— Почему бы малому не поехать? Тут не город, Вера, все друг дружку знают, лихому человеку машину не доверят. Пусть поедет, поработает, поле посмотрит. Что тут худого?

Очевидно, заступничества бабы Насти Вера Михайловна не ожидала.

— Ты, мама, всегда балуешь его.

— Разве работа — это баловство?

Видя, что между матерью и бабкой начался «диспут», и понимая, что за поездку на поле два голоса, Антон приподнято-весело крикнул:

— К обеду вернусь! — и выскочил из дома.

Больше его Вера Михайловна не останавливала.

В кабине Антон уселся рядом с трактористом, и они выехали за село.

У ремонтных мастерских остановились, и дядя Кирилл на минуту забежал в цех. Антон теперь близко увидел подымавшуюся высоко в небо железную трубу, курившую волнистым дымком. Корпус мастерских был огромный, полузакопченный, изнутри слышался рокот мотора, лязг, скрежет железа. То и дело озабоченно входили, выходили люди в замасленных спецовках. На территории перед мастерскими вытянулся длинный ряд комбайнов. Антон насчитал четырнадцать штук. Они блестели под солнцем свежей краской. На другом конце двора торчали железные скелеты старых механизмов.