На берегу Тьмы

После, ночью, хотел в последний раз увидеть и попрощаться с усадьбой. Уже знал, что там теперь совхоз. «Советское хозяйство» – как отвратительно это звучит! Насмешка надо мной и всеми поколениями Вольфов, которые выросли на этой земле», – подумал Николай. Он хотел еще раз пройти по парку, где прошло детство. Но это после…

Душа стонала. Он ехал сюда с уверенностью, что Катерина поедет с ним. Не сомневался, особенно после всего, что слышал, как от голода и от террора погибают люди. Думал ли подкупить Катерину? Нет, он не надеялся, что она все бросит ради модных парижских шляпок, но хотел предложить ей и детям спасение от большевиков, от голода. Ведь именно ради этого сам уехал и увез детей после погрома усадьбы в 1917 году и ни разу не пожалел. Николай не знал, как поступить с Александром. В глубине души надеялся, что Катерина по первому зову побежит за ним, оставив мужа, и ему не придется убеждать его. Николай понимал, что, узнав обо всем, Александр воспротивится, но рассчитывал, что его чуткое когда-то сердце, любовь к детям победят гордость, что он тоже захочет спасения своим близким. Но оказалось иначе. Что натворил он, глупец? Своим приездом растоптал устоявшуюся жизнь любимой женщины, опорочил ее в глазах мужа. Чего добился? Николай шел и ненавидел себя. Нет, надо убедить Катерину во что бы то ни стало уехать. По-другому уже нельзя. Не сдаваться. Еще раз поговорить с Александром. Он шел и не замечал, что уже давно вслед за ним чуть поодаль бредет темная фигура.

Николай разнервничался и устал. Чтобы немного прийти в себя и собраться с мыслями, решил закурить. Он думал о том, что не уедет завтра, снова пойдет к Катерине и будет ходить так каждый день, пока она не согласится. План безумный. Но еще большим безумием было вернуться сюда. Так что раз уж он рискнул, то должен идти до конца. Пламя зажженной спички осветило его лицо, и тут же перед ним возникла фигура:

– Дашь прикурить, барин?

Николай присмотрелся – перед ним, ухмыляясь, направив на него револьвер, стоял Ермолай.

– А я все думаю: кто же это так знакомо хромает? А это ты…

Николай промолчал. Понимал, что Ермолай сейчас поднимет шум и что, так или иначе, найдутся крестьяне, которые узнают его, несмотря на красноармейскую форму и сбритые усы. У него с собой документы на чужое имя, но вряд ли это поможет.

– Что ж ты вернулся-то? Эксплуататор. Тут уже нет ничего твоего. Или клад зарытый остался? Да, клад, больше тебе тут делать нечего, – вслух размышлял Ермолай.

– Как это ты еще по земле ходишь? – спросил Николай. Он думал сейчас, как бы выхватить из кобуры револьвер и выстрелить, но Ермолай держал его на мушке, не отрывая глаз.

– А что мне сделается? Я за Советскую власть, за правое дело. Такие, как я, сейчас нужны.

– Такие, как ты, всегда были, есть и уж наверняка будут. Имя тебе – Иуда!

– Так меня уже называли, – осклабился Ермолай, – ты лучше скажи, где клад искать, так я тебя отпущу.

– Пойдем – покажу. В усадьбе, – сказал Николай. Он понимал, что вряд ли сможет сбежать, и хотел в последний раз увидеть родной дом из белого известняка, который каждую ночь снился ему на чужбине, старую липу, поникшую у пруда.

– Так и я думал – нет никакого клада, – зло сплюнул Ермолай. – Всю усадьбу хорошенько обыскали. Я лично обыскивал – тут уж мне поверь. Провести меня хотел, падла!

Ермолай свистнул три раза – вдалеке показалось пятеро всадников.

Когда они подъехали, Ермолай ехидно процедил, показывая дулом на Николая:

– Вот он, правая рука фон Киша.

– Кто? – удивился Николай.

Один из всадников спешился:

– Давай документ!

Пока Николай доставал документы, Ермолай говорил:

– Да он это, он – узнал я его.

Красноармеец прочел:

– Волков Иван Николаевич.

– Я и говорю: Волков – он и есть подельник фон Киша, из его банды.

– Вяжи, – скомандовал один из красноармейцев. Николая обезоружили и связали. Вскоре подкатил еще один красноармеец на санях. Николая бесцеремонно бросили на них и повезли.

– Ну, бывай, барин, – осклабился Ермолай.

Красноармейцы радостно палили в воздух:

– Взяли! Взяли! Скоро всю банду схватим!

Николай, связанный, лежал в санях, пахнущих прелой соломой, и мысленно прощался с родными местами. Вот здесь, на этой дороге, которая ответвлялась на перекрестке, стрелял бекасов, а здесь однажды встретил огромного медведя-шатуна. А сюда его, еще мальчишкой, отец брал на охоту на тетерева. Николай понимал, что больше не вернется. Обернувшись, заметил, что на небольшом отдалении за ними едут еще четыре всадника. «Как всадники Апокалипсиса», – подумал он.

Показалось, что вдалеке, за заснеженными елями, он видит одинокого волка, который при свете луны следует за ним, провожает его. «Ты мой Вольф, мой волк!» – называла его мать. «Ах, мама, побывать бы еще хоть раз на твоей могиле!» – подумал Николай.