На берегу Тьмы

С мыслями о том, что же главное, Катерина пошла на поле, где еще вчера проходил бой. Раненых уже забрали. Все поле в воронках от снарядов, как пестрое лоскутное одеяло в красную крапинку, простиралось вдаль, полностью покрытое убитыми солдатами. Они лежали на снегу друг возле друга, как снопы. И русские, и немцы. Их занесло снегом. Лица, волосы, ресницы были белыми, словно сделанными из гипса. В первую минуту Катерина усомнилась, что они настоящие. У кого-то не хватало рук, ног, у кого-то не было половины тела. На лицах некоторых убитых застыл покой, казалось, что они уснули и им снятся мама и мирная жизнь, но некоторые навсегда замерли в безмолвном крике: они умирали медленно, корчась от боли, ожидая свою смерть, призывая ее.

Сашу оставили в госпитале в Бернове – было слишком много раненых. Глаша пребывала в возбуждении: всю домашнюю работу забросила, гуляла с подружками по деревне, весело смеялась с солдатами, каждый вечер ходила на танцы.

«Это в ней нервы шалят, – думала Катерина. – Пережить надо, ведь чуть не убили ее».

Сандаловы перебрались обратно в дом, а Паня вернулась в свой вместе с Сашей. Катерина видела, что Пане стало неловко общаться с ними, что они для нее – болезненное напоминание о том, что случилось в оккупации.

Жизнь постепенно налаживалась. Коля прислал записку из Страшевичей, где стоял отряд. Сердце Катерины сжималось: «Увижу ли Колю? Смогу ли все исправить?»

Люди, у которых сгорели дома, жили в банях и в сараях. Осталось много беженцев из Ржева – идти им было некуда. Деревня теснилась, чтобы пустить тех, кому негде было жить. На полях лежали замерзшие лошади – их мясо ходила рубить вся округа. Ели «тошнотики» – находили оставшийся в земле мерзлый картофель, выскребали крахмал, толкли, добавляли немного воды, перемешивали и делали лепешки, которые получались синими и тошнотворными. Иногда удавалось поменять вещи на продукты в деревнях, где не побывали немцы, – в Цапушеве или в Москвине. Так и спасались.

Потянулись долгие дни ожидания. До деревни доносилось, как совсем близко идут бои – уже за Старицей находилась передовая. Соседям приходили похоронки из Ржева, чаще всего с горестной пометкой «пропал без вести».

Александр снова поселился в мезонине, вернулся на работу в совхоз, чинить задетые взрывами коровники, восстанавливать разбомбленные дороги, возить на быках гравий. За Глашей ухаживал молодой капитан, и Катерина радовалась, что ее девочка не ожесточилась, забыла про Клауса.

В школе занятий не возобновили – нечем было топить, да и немцы, замерзая, сожгли всю мебель в усадьбе. Дети теперь приходили на уроки домой к учителям. Глаша занималась с третьим классом. Постоянно голодные дети ходили оборванными, и Катерина, как могла, подкармливала их, латала дырки в старой одежонке. Ни книг, ни тетрадей не осталось, но дети старались, писали палочками на старых газетах. Вскоре совхоз стал выделять зерно для завтраков. Катерина сама молола его и из крупы варила детям суп или кашу. По вечерам читали при «фигасиках» – заливали в гильзу от снаряда керосин, вставляли фитиль из пакли. Спичек не было: огонь высекали кремнем, поднося к нему паклю. Жизнь возвращалась в деревню.

В феврале появился Коля в серой шинели НКВД с зелеными петлицами и с порога гордо заявил:

– Штаб в Страшевичах, а я пока прикомандирован в Берново. Здесь, при сельсовете, будет наш батальон стоять.

– Что же ты делать здесь будешь? Фронт-то вперед ушел? – удивился Александр.

– Нужны такие, как я, – кто хорошо местность знает, леса. Дезертиров ловить. Да и немцы по лесам бродят, от своих отбились. Надо им помочь, – усмехнулся Коля. – И вот еще что. Говорят, что старостой у немцев Митрий Малков ходил. Шкура. Так это?

– Так. Не слышала, чтобы убил кого, но что издевался над бабами – правда, – сказала Катерина. – И что с ним сделают?

Глаза Коли мгновенно стали серыми, пробирающими насквозь:

– А ты что хотела, чтобы сделали?

Катерина молчала.

– Молчишь… Вы думали, я не знаю этих историй? Что он тетку изнасиловал, хутор наш сжег да няньку нашу заодно? Ваш сынок Сашка все выболтал уже давно – вода в жопе не держится.

– Шкура, подонок проклятый. Как только земля носит? Бес он, – согласился Александр.

– Что ж тогда молчите? Вы должны быть первые, кто потребует задавить гада!

– Так что будет ему? – спросила Катерина.

– Ну что… суд, посадят на десять лет.

Катерина вздохнула.

– А ты что думала, НКВД – палачи?

– Нет, но только не найти его теперь. Не знает никто, где он, – уже спрашивали.

– Значит, не у тех спрашивали. – С этими словами Коля вышел из дома.