– Видишь ли, с этого года Совнарком образовал Всероссийскую чрезвычайную комиссию по ликвидации безграмотности, чтобы бороться с темнотой.
– То есть для взрослых, что ли?
– Именно! Я об этом и пытаюсь тебе сказать. Чтение, письмо, счет…
– А работать-то когда?
– Днем работать, как работали, а учиться по вечерам, всего семь месяцев, два-три дня в неделю – и человек выходит грамотный и сознательный, – рассмеялась Вера, вдохновленная новой идеей просвещения. – Кому, как не мне, ликвидировать безграмотность в массах?
– Так ты уезжаешь?
– Куда уезжаю?
– В Старицу, в школу эту.
– Да нет же, я об этом и толкую – в Бернове школа будет! Понимаешь?
Катерина задумалась. Николай научил ее читать и писать печатными буквами, еще немного считать – этого оказалось достаточно, чтобы вести дела в усадьбе и писать письма. Со временем Катерина научилась разбирать и написанное от руки, но это не давало возможности читать настоящие, большие книги Александра. Раньше, до войны, муж много читал вслух. Но после того как вернулся с войны и отдалился, перестал. Предпочитал одиночество и тишину. Только детям читал иногда, и то редко, да еще так, чтобы Катерина не слышала, будто нарочно. В свободную минуту, которая изредка выдавалась у него, уходил с книгой в другую комнату, прикрывал дверь и просил не мешать. Когда Катерина, взяв очередную книгу в руки и прочитав название, спрашивала, о чем она, Александр отмахивался: «Все равно не поймешь». «Считает меня темной крестьянской бабой, – с горечью думала Катерина. – А ведь я такая и есть. Так мне и надо – нечего было за образованного из купцов выходить. Я всегда была, да так и осталась недостойной». Мысль о том, что она наконец сможет учиться, как всегда мечтала, что это, как знать, изменит жизнь к лучшему, обожгла Катерину, но в то же время молнией промелькнуло опасение: «Нет, не пустит меня муж. Ему хорошо, когда я такая…»
– Поздравляю тебя, Вера, – вслух сказала Катерина.
– Спасибо, милая моя, но я надеюсь, что ты станешь моей первой ученицей.
– Что ты, Вера, Глашу не на кого оставлять, – стала отказываться Катерина.
– Агафья-то на что? Всего-то два-три вечера, а то и один.
– Александр через лес никогда не позволит ходить. Зима, волки, ты же знаешь, что он никогда не отпускает по вечерам.
– Ну и ничего, значит, будет на санях тебя возить, это же близко! – У Веры на все был готов ответ.
– Что ты! – замахала руками Катерина. – Я и не смогу его просить об этом: все равно откажется, а то еще и рассердится!
– Ну, голубушка, это я беру на себя, уж мне, члену Лиги равноправия женщин, он точно не откажет. А нет – так и Петр Петрович вмешается! – Вера была уверена в своей силе убеждения. Знала, что Александр уважает ее и не захочет отказывать. Ей претила сама мысль, что муж может запрещать жене учиться.
– Господи помилуй, Вера! – взмолилась Катерина. – Не пустит он меня, ни за что не пустит. Зачем лишний раз в гнев вгонять…
Вера решила перестать давить и зайти с другой стороны:
– Понимаешь, ты нужна мне: ведь у всех баб такая же беда – мужья не пускают. Они боятся слово поперек сказать, чтобы битыми не ходить. А тут ликбез. Я все понимаю. Так вот, если ты пойдешь, то и другие за тобой пойдут, особенно солдатки.
Катерина молчала.
– Так я поговорю с Александром Александровичем? Как будто это полностью моя идея? И что я прошу тебя сама?
– Не знаю, милая Вера! Дай время подумать. И с мужем я сама поговорю. – Катерина жалела, что выдала свой страх, и сейчас стыдилась перед подругой.
Вечером вернулся Александр, но Катерина так и не смогла рассказать про школу грамотности и про желание там учиться. Всю ночь не спалось. Катерина вспоминала о своей решительности во время войны, о том, как уговорила солдаток пойти работать в усадьбу, как ездила в Старицу договариваться о пленных солдатах, как сама вела хозяйство. И что же теперь? Как так получилось, что она стала бояться своего мужа? Не решается попросить то, на что имеет право? Что случилось с ней?
В Сочельник как ни в чем не бывало пришла Глашка. Редкая гостья в доме Катерины: Митрий не хотел, чтобы сестры общались, и запрещал Глашке ходить на Сандалиху и принимать Катерину у себя.
– А как же банда?
– Так их обратно в лес загнали – Митруша на следующий день подмогу из Старицы вызвал. Долго еще не сунутся: двух людей убили, жалко, что самого фон Киша не поймали… Ох, насилу у Митруши отпросилась, всего-то на часочек отпустил, так я вот прямо сейчас и обратно.
– И то слава Богу, хоть увиделись. Может, хоть чаю попьешь?
– Не, пойду я. Ох, и ревнивый он у меня, – сиди, говорит, дома, чтоб никуда не ходила, – ухмыльнулась Глашка. – Девка, наверное, опять будет, – поглаживая живот, добавила она. – Пузо, глянь-ка, кругленькое, а не востренькое.
– Это же хорошо, когда девочка…
– Да вот только Митруша мальчика хотел, что, мол, девка, – в чужую семью работница, не в свою.
– Ну, Бог даст, и мальчик появится…
– Да, я бы рожала и рожала, – мечтательно сказала Глашка, – муж особливо тогда жалеет, даже пальцем не трогает, когда на сносях.
– Ох, как же терпишь ты такое, Глаша?