На берегу Тьмы

– Ничего ты не понимаешь, Катька. Это твой вон как сыч сидит. Слова доброго не скажет. А Митруша знаешь какой? Как обнимет – душа занимается. А как любить-миловать начинает, ох, ну не описать! Счастливая я, Катька!

– Любишь его?

– Люблю? Да я без него вроде как и неживая. Нет его, так под грудями ноет, жду, как придет.

Катерина промолчала. Надо же, как бывает. Глашка любит мужа. Почувствовала, что завидует сестре, и укорила себя: стыдно.

– Ну, так я вот муки вам принесла чуток, – спохватилась Глашка.

– Конфискованное?

– Не знаю и знать не хочу, – потупила глаза Глашка.

– Не возьму.

– Ну чего ты? Чего? Детям есть что-то ж надо…

– У нас норма припасена – должно хватить, а брать то, что у других силой вырвали, не могу.

– Принципияльная какая! – фыркнула Глашка. – Ну что ж… Бог судья…

Агафья, которая возилась у плиты и по обыкновению слушала все разговоры, возмутилась:

– Я возьму. Ишь ты, гордая. Еле-еле управляемся, хоть бы до весны дотянуть – все выгребли подчистую, антихристы! А на следующий год, по всем приметам, урожая вообще не будет никакого, – с этими словами она вышла на улицу и вернулась с кулем муки, который тут же унесла в кладовку.

Катерина промолчала, хотя по-прежнему стыдилась брать, как она точно знала, награбленное. Агафья говорила правду: давно растягивали норму – три пуда зерна на душу. Подмешивали березовые опилки в хлеб. А ведь нужно было еще как-то отсеяться по весне.

– Ну, так пойду я, а то Митруша хватиться может, а у меня дом открывши, – засобиралась Глашка.

– Погоди, хоть провожу тебя…

Вышли на дорогу. За ними увязалась собака, которая охраняла хутор от чужих: лаяла исправно и на людей, и на лис, которые норовили залезть в курятник.

– А вот в деревне многие собак сничтожили – кормить нечем, – заметила Глашка.

– Я про то слышала. Мы, пока коровы есть, не голодаем. Слава Богу за все.

– Бог даст, а с ним Никола Святитель, – согласилась Глашка. – Я ж что еще сказать-то хотела: у Вовихи была, с малой сглаз сымали. А то ревёть и ревёть, мочи нет терпеть. Так вот Вовиха ангелов-хранителей нашим детям посчитала!

– Это как же?

– А вот как-то по дню рождения, да месяц и год – что-то там прибавляла, хитро так считала – я и не поняла ничего, – созналась Глашка.

– Так она грамотная что ли, Вовиха-то? – Катерине стало обидно, что старая ведьма, не в пример ей, умеет делать сложные расчеты.

– А то как же – четыре класса в церковно-приходской!

– И что насчитала она, про ангелов-хранителей?

– А вот: у Глашеньки твоей один ангел-хранитель, у Коленьки целых два, а у Саши ни одного… Просила передать, чтоб берегла ты его, – как будто рассказывая что-то обыденное, добавила Глашка.

Катерина расстроилась. Она помнила слова Вовихи «ты все равно его потеряешь, рано или поздно…», будто это случилось вчера. Катерина больше всех своих детей переживала за Сашу. Она видела, каким ранимым и каким наивным, честным он растет. Видела, что он своими благородными порывами, прямолинейностью очень похож на Александра, но в то же время в мальчике отсутствовали жесткость и горделивое упрямство, а уже сейчас преобладали доброта, жертвенность. Саша рос очень отзывчивым и жалостливым.

Сердце оцепенело. «Нет ангела-хранителя – некому его сберечь, мое дитя. Он будто сам ангел… Сашенька мой…»

Глашка, заметив, что расстроила Катерину, стала прощаться:

– Ты не думай особливо-то? Зато у Коленьки целых два! Вовиха говорит, такое редко бывает! Ты домой иди, я сама уж тут…

– Дай еще хоть немного провожу?

– А что, тут недалече через мост, – оправдывалась Глашка. – Почто Митрушу зря тревожить?

Катерина поняла, что Глашка самовольно, тайком взяла этот куль у Митрия и не сказала, что идет к сестре. Нежность вперемешку с жалостью всколыхнула Катерину: «Не уберегла я тебя».

– Спасибо тебе, Глаша! – расцеловала сестру на прощание.

– Ну, бывай, – махнула рукой в ответ Глашка и заскрипела по снегу валенками.

Какое-то тревожное предчувствие зашевелилось в душе Катерины. Что случится? С кем? Уж не с Сашей ли? Она медленно, с накинутым на плечи теплым пуховым платком, брела к дому. Хотелось хоть на несколько минут вырваться из постоянной домашней канители. Подумать о чем-то другом, кроме как чем кормить семью. Катерина задумалась: «Неужели я такая же, как Глашка? Живу, как муж скажет. А своих мыслей и желаний никаких у меня не осталось? И вот совсем скоро буду снимать с мужа сапоги?» В мыслях Катерины возник образ Николая. Нет, не такой он видел меня, не такому учил. Я другая, другая! Катерина твердо решила сегодня же поговорить с Александром и рассказать, что решила учиться грамотности.

– Да брешет она все, Вовиха! – успокаивала Катерину Агафья. – Сама знаешь, Бог при крещении любому аньгела-хранителя приставляет. А то, говорит, нету. Быть такого не бывает! Брехня!

Вечером Александр ворвался в дом взбудораженный. Дети уже спали. Не отряхнув веником валенки от снега, не снимая одежды, взволнованно закричал прямо с порога:

– Тиф в деревне! Эпидемия уже в нескольких селах уезда! Был кто у нас?

– Глашка… – испуганно отозвалась Катерина.