На берегу Тьмы

Катерина смотрела на все еще затухающее пепелище их дома и вспоминала тот день, когда Александр впервые привез ее на хутор. Как счастливы они были тогда! Она надеялась, что в этом доме они состарятся, здесь вырастут их дети. Но от этих мечтаний оставался лишь пепел, погребая под собой Агафью, подругу, заменившую ей мать.

Дом стоял в самом центре Бернова на площади с памятником Александру II, напротив Успенской церкви и кладбища со старыми барскими и священническими могилами.

Высокий, раскидистый, составленный из двух ладных срубов на первом этаже, с большим мезонином на втором. Крыши дома и двора, примыкавшего к нему, были покрыты посеревшей от дождей и ветров дранкой. Дом казался мрачным, неприветливым. Часть его занимала кожевенная мастерская с отдельным крыльцом, в мезонине располагался архив волостного суда, а в правой части теперь предстояло разместиться Сандаловым.

Катерина с Глашей на руках и с Колей, который испуганно семенил следом, ухватившись за подол материной ночной рубашки, взошла на крыльцо и толкнула массивную деревянную дверь с кольцом. С опаской переступила через порог, дверь со скрипом захлопнулась, лязгнув в напутствие железом. В длинном коридоре было темно – свет поступал лишь через маленькое с разбитым стеклом окошко над дверью. Коля от страха заплакал и еще крепче ухватился за подол. Катерина на ощупь, кончиками пальцев касаясь скользких бревен, отполированных руками точно так же бредущих во тьме бывших жильцов, дошла до двери в правую половину, обитой для тепла паклей и покрытой поверх тканью от старого полосатого когда-то матраса.

Катерина потянула дверь на себя, и в нос ударил запах слежавшейся земли и сырости. В доме, очевидно, давно не топили. Катерина зашла, перекрестилась на четыре угла и осмотрелась. Вот кухня, где ей теперь предстоит вести хозяйство. Огромная, давно не беленная, закопченная печь с прислоненными к ней ухватами, продолговатый, грубо сколоченный деревянный стол с длинными широкими лавами вокруг него. В углу над столом – сиротливый гвоздь, на котором когда-то висела икона.

Катерина, положив спящую Глашу на ворох тряпья, брошенного у входа, затопила печь. Та ответила ей гостеприимной тягой, и огонь быстро разгорелся. «Признала хозяйку», – радостно подумала Катерина и ласково провела рукой – нужно несколько часов, чтобы давно не топленная печь начала отдавать тепло.

Катерина нашла деревянную узорочную солоницу и посыпала по обе стороны порога со словами: «Солюшка, сохрани дом от горюшка, будь дому порогом, а семье – оберегом».

Коля забрался на лавку и стал стучать со столу – проголодался. Но кормить его было нечем.

Катерина прошла в комнату. Свет почти не попадал сюда через окна с мутными стеклами, засиженными мухами. «Надо помыть», – по-хозяйски отметила про себя Катерина. Подоконники и пол были сплошь устелены черными катышками мышиного помета и засохшими мухами. Катерина брезгливо поморщилась – не любила и боялась мышей. Слева от двери ютились железная узкая кровать и небольшая печь – место большухи[46]. В углу, рядом с печью, прикрытые обрывками лоскутков и бумаги, барахтались розовые, новорожденные мышата. Катерина задумалась: что же делать с ними? Выбросить на мороз? Она тут же подумала о своих детях, которые оказались вот так же оставленными на морозе, поежилась и отвернулась.

Затопив вторую печь, Катерина перенесла Глашу на кровать – она, несколько раз чихнув, повозилась и снова заснула, не подозревая, какое испытание выпало на долю ее семьи.

Посередине комнаты возвышался большой круглый резной стол. «Наверное, из усадьбы, – подумала Катерина. – Хорошо, что мебель осталась от бывших хозяев, а то так бы и спали покатом на полу». Все любимые вещи сгорели, включая резную колыбель, в которой выросли двое сыновей. Но Катерина не сожалела о пропавших вышитых с любовью подушечках, стеганных ее рукой одеялах, вязанных крючком подзорах – словно их не существовало. Она радовалась, что муж и дети живы, и, сдерживая слезы, старалась не думать об Агафье, которую им предстояло похоронить. Об Агафье, которая многие годы жила рядом, которая принимала и помогала растить детей. Катерина знала, что сейчас не время горевать, она не имела права поддаться чувствам. Самое важное на сегодня было – накормить семью и сделать так, чтобы они не замерзли.

Сейчас, находясь в этом сыром, неприветливом, загаженном мухами и мышами доме, Катерина почувствовала в себе силу, словно она прежняя, та, которая возникла в ней во время войны, вернулась.