На бесплодных землях горит святое пламя (СИ)

Он двигает плечом, дёргает скорее, немного нервозно. И гоняет во рту соломинку: из одного угла губ в другой.

— Тебе спасибо, — на ещё один немой вопрос он поясняет: — У нас теперь есть план.

— Я раскритиковала твой, — мягко замечает Алина. Пальцы жжёт от жара травяного чая, но она и не думает их разжать, обхватывая металл обеими ладонями.

— Я тебя прощаю, потому что твой ещё ужаснее, — отвечает Ярен.

Алина неожиданно смеётся. О святые, как он похож на Николая! Или же это она сама ищет хоть что-то отдалённо родное, оставшись в одиночестве?

Мысль горчит. Алина делает глоток, перебивая одну горечь другой.

Со стороны костра снова становятся различимы возгласы. Возмущённые? Смешливые? Алина видит, как кто-то отмахивается и уходит, ссутулив плечи.

Завтра им предстоит разделиться. Жребий вытянула Бьянка, и сердце Алины не сжалось — скрутилось, скукожилось в маленький комок от осознания, что уходящий день, возможно, последний, когда они видят друг друга живыми.

— О чём они спорят? — она кивает в сторону шума. Ныне отказники и гриши похожи на жмущихся друг к другу птенцов. Что уж, беда объединит кого угодно. А в их отряде («войско» слишком громкое слово) и без того не так много людей.

Ярен прослеживает за её взглядом.

— Бьянку зацепили твои слова о чудесах.

Алина поднимает бровь. Перед глазами мелькает узкое лицо девушки, острый нос и поджатые губы. Первое, что в ней запомнилось — кожа цвета кофе с молоком, выдающая в ней сулийку, как и тяжёлые тёмные волосы. Алина из Керамзина захотела бы нарисовать такую девушку.

— Она рассчитывает, что мы сможем найти по пути какого-нибудь чудотворца? Или что святые ниспошлют нам свою благодать?

Милосердие для святых. Как же.

Другой бы не заметил, но Алина чувствует, как Ярен напрягается. Уходит в оборону и этим подтверждает очевидное: пускай война не оставляет им времени, чувства зацветут даже на бесплодной земле. Страшно думать, каково ему будет отпустить Бьянку завтра. Алина уверена, что Ярен попытается поменяться с ней.

Только каковы шансы, что выживет хоть кто-то из них?

И, пожалуй, следовало помнить, что все чудеса требуют своей платы. Эта мысль станет посещать Алину всё чаще, ведь стоит им выдвинуться поутру в путь, как Каньон будет становиться всё ближе. То, что было им не так давно, хотя, казалось бы, минула вечность.

— Нет, — Ярен кривится. Её словам или суждениям Бьянки — не понять. — Она толкует о том, что лучше бы Дарклинг был жив. Фьерда бы подумала дважды, прежде чем сунуться сюда.

Слова подобны ударам булавы о рёбра. Кости начинают ныть.

Алина насильно вливает в себя чай одним большим глотком. То-то же, чудеса.

— Фьерде бы тогда стоило подождать чуть дольше, и Равка бы досталась ей на блюде, — она фыркает.

Гражданская война бы развалила страну окончательно.

— А если бы нет? Ты так говоришь, будто бы знала его, — Ярен внимательно на неё смотрит, заставляя задуматься, не сказала ли Алина ничего лишнего. Нет, они мертвы, сожжены и развеяны по ветру. Изничтожены поставленной Алиной точкой: росчерком стали, сжирающим огнём.

Она жмёт плечами как можно равнодушнее. Будь штилем, будь мёртвыми песками. Не позволь сердцу сбиться с ритма.

— Недолговременно, — стоит взглядом дать понять, что расспросы излишни. Пускай думает, что это был плен. Или что-то ещё.

Ярен понимает. И, помедлив, спрашивает совершенно иное:

— Если бы его власть… если бы Санкта-Алина объединилась с ним, Агата?

Лучше бы спросил про её «недолговременное знакомство».

Огромных усилий стоит не потянуться к собственной шее, в давешней, отравленной привычке. Затаенно желая ощутить тяжесть оленьих рогов — та сила нашёптывала ей о большем.

Если бы.

Алина запретила себе думать об этом. Ведь память должна была потускнеть, но, о сущее, она так же остра, как теневой клинок, пронзивший чужое сердце. Возможно, открывшееся ей одной.

Но не сам ли Дарклинг научил её, что искренность позволит только глубже себя распять?

Она наслышана о культе Беззвёздного, надеясь, что возможности столкнуться с ними не представится. Как и с последователями Заклинательницы Солнца, чья вера так слепа в своём отравленном трепете. Апрат по-прежнему возносит молитвы за её упокой, да только оборачивается он разрушениями.

Возможно, ей следовало в действительности сгореть подле Дарклинга.

Возможно, им всем следовало остаться в Каньоне.

— Как бы то ни было, Дарклинг мёртв, — замечает Алина уклончиво, покачивая остатки жидкости в кружке; в темноте не видны плавающие кусочки трав. Собственные мысли оказываются не в пример прозрачнее, как талая вода. Внутри всё противно сжимается от горькой правды, которую она вряд ли сможет озвучить, не изломав себя на части.

Дарклинг.

Как давно она не произносила этого титула. Как давно не думала об имени, высеченном на собственном сердце — обещанием, которое никогда не давала, но Дарклинг знал мысли маленькой святой наперёд её собственных, будто её кости были его, а потому не сомневался: Алина Старкова не выдаст его тайны.