На большой реке

Орлов всегда был хорошо одет. Однако это не было щегольством. Какое-то природное понимание того, что шло и что не шло к нему, было у молодого экскаваторщика. Он любил одежду из дорогих, добротных тканей, сшитую несколько просторнее, чем шьют обычно, любил, чтобы пальто давало этакую гранитную складку, чтобы на брюках была «стрелочка» и чтобы губа толстых подошв всегда сохранялась белой. Его синяя спецовка на работе казалась образцом опрятности. И в обычную котлованскую одежду он тоже любил внести что-либо свое, отличительное. Ну, например, если обычную кепку повернуть козырьком назад, козырек этот скрыть под напуском, мягкий верх подать назад — так, чтобы чуть прикрывались надо лбом волосы, то заурядная кепка обернется заправским беретом, и вид будет и удалой и красивый.

Глядишь, через день-другой у всех парней на котловане кепки козырьком назад.

Однако не все так просто перенять у вожака. Этим летом в петлице синего орловского комбинезона изо дня в день стал появляться живой цветок. Каждый день свежий. Его так и прозвали «неувядаемый». И все знали, что это рукой Нины Тайминской ежеутренне вдевается цветок. Подшучивали.

И вдруг за последние дни цветок в петлице орловского комбинезона стал совсем сухой, плоский, бледный — совсем как те полевые цветочки, что иной раз вкладывают меж листов книги.

И все же почему-то Василий не расставался с ним.

Подшутить подмывало, конечно, но что-то первого охотника долго не находилось.

А об этом засохшем цветке и о той, чья белая рука вдела его в петлицу, и думал сейчас за рычагами Орлов.

«Да! Гнусно я вел себя, чего же правды бояться! — думал Орлов. — Отомстил! — с чувством презрения к самому себе вслух проговорил он. — Если только узнает она, что я был у Тамарки, — всему конец!.. Да откуда она узнает?» — тут же и успокоил он себя.

С большей, чем нужно, силой двинул левый рычаг. Взревев и зарокотав, корона ковша всадила свои острые зубья в сырой откос забоя...

На откосе он увидал Леночку Шагину, учетчицу, с ее блокнотиком и карандашиком: отмечала отходившие с землей «МАЗы». Весело крикнул ей, помахал рукой.

Кичась своим мастерством, любит Василий Орлов в наиболее ответственный миг, в миг врезания ковша и затем поворота стрелы с доверху полным ковшом, высунуться из окошечка и перекликнуться с девушками.

За пультом управления Орлову часто мнилось, что он не машинист экскаватора, а летчик, пилот, водитель воздушного корабля. На это его наводили литые надписи возле рычажков сбоку, а также и по обе стороны машиниста, обозначавшие, что производит тот или иной рычажок: «Включение двигателя напора», «Включение двигателя хода», «Возбуждение поворота», «Отключение», «Включение» и так далее и так далее. Левый рычаг — врезание. Правый — опускание. Правая педаль — поворот стрелы вправо. Левая — влево.

Он чувствовал себя мозгом этой махины.

Однажды, когда он летел на самолете, командир-летчик разрешил ему войти в свою кабину и посмотреть, как водят самолет слепым полетом: шли в сплошной облачности.

Этот полет оставил в его душе впечатление неизгладимое.

Словно подслушав эти его тайные мечтания, журналист Кысин — тот самый, с зубами из «нержавейки» — назвал Орлова асом.

— Вы, дорогуша, настоящий экскаваторный ас!— сказал он ему и потрепал по плечу.

— А что это такое — ас? — напуская на себя простоватость и даже слегка приоткрыв рот, спросил Орлов.

— Как?.. Вы не знаете? — удивился тот. — Ну, это пилот высшего класса. Так зовут за рубежом мастеров высшего пилотажа. В переводе на русский язык это означает «туз».

— Ага! — мрачно сказал на это Орлов. — Значит, я экскаваторный туз? Та-ак!.. Ну, а у нас, на Урале, в старое время тузами только купцов называли, богачей, паразитов... Вот что, — вдруг закричал он, ожесточась, — давайте-ка вышагивайте отсюда, а то я такого вам туза отпущу!..

Орлова вызвал Журков. Выговаривал за грубость с представителем прессы.

— Да какой он представитель прессы — попросту арап! — защищался Орлов.

— Это не твое дело — судить! Его послала редакция, газета. Во всяком случае, он должен быть у нас огражден от оскорблений. Политотдел требует, чтобы ты извинился.

— Ну что ж, я извинюсь... — с тяжелым вздохом согласился Орлов.

Но извиняться не пришлось, потому что Кысина отозвали. Причиной тому было не столкновение с Орловым, а новый, поистине анекдотический случай из корреспондентской деятельности Кысина.

Любимым рассказом Кысина был бродячий анекдот о каком-то заграничном корреспонденте, который, захватив место у аппарата и ожидая событий, чуть не целые сутки подряд передавал по телеграфу главы из библии, лишь бы не допустить к аппарату других.