На брегах Невы

Письмо предстояло подписать царю и первому статс-секретарю — графу Нессельроде. Для них и предназначалось «торжественное обещание» отречься навсегда от своих «заблуждений». А остальное — для Инзова, старого приятеля Каподистрии, чтобы расположить его в пользу молодого изгнанника.

Четвёртого мая на письме Каподистрии царь начертал: «Быть по сему». Пятого — поставил свою подпись Нессельроде.

Прошёл только месяц с того дня, когда Каразин отправил графу Кочубею донос на вольнодумцев, а Александр Иванович Тургенев уже писал в Варшаву Вяземскому: «Участь Пушкина решена. Он завтра отправляется курьером к Инзову и останется при нём».

«Что для тебя шипенье змей…»

В «Новейшем путеводителе по С.-Петербургу» Ф. Шредера, изданном в 1820 году, говорится: «Вольное общество любителей российской словесности собирается каждый понедельник после полудня… в Вознесенской улице, в доме Войвода. Президент его полковник гвардии Ф. Глинка. Общество сие составилось в 1815 году из молодых стихотворцев и в 1817 году утверждено правительством. С 1818 года издаёт оно журнал под заглавием „Споспешествователь просвещения и благотворения“. Сбор с сего журнала определён для вспомоществования недостаточным писателям и художникам».

Однажды Плетнёв сказал Фёдору Глинке, что надо бы Пушкина принять в «Вольное общество любителей российской словесности», на что Глинка ответил: «Овцы стадятся, а лев ходит один». Когда же «льва» принялись травить, на очередном заседании «Вольного общества» его действительный член Вильгельм Кюхельбекер прочитал свои новые стихи.

Назывались они «Поэты» и начинались с обращения к Дельвигу:

О Дельвиг, Дельвиг! что награда
И дел высоких, и стихов?
Таланту что и где отрада
Среди злодеев и глупцов?

Кончались «Поэты» обращением к Пушкину:

И ты — наш юный Корифей —
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана?

Из Петербурга изгоняли не безвестного юношу, а молодого корифея, надежду русской литературы.

Собираясь в дальнюю дорогу, укладывая то немногое, что брал он с собой, Пушкин бережно опустил на дно чемодана портрет Жуковского с надписью «Победителю-ученику от побеждённого-учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму Руслан и Людмила. 1820 марта 26 великая пятница».

Ещё совсем недавно его поздравляли с окончанием «Руслана», сулили успех, славу. Теперь… Всё изменилось так стремительно, что он не успел опомниться, не успел даже переписать набело шестую песнь поэмы, не закончил начатые издательские дела.

Правда, сборник пристроил. Он, Пушкин, проиграл в карты Никите Всеволожскому пятьсот рублей и, не имея чем платить, положил на стол сборник — единственно ценное, что было у него. Оценил его по-божески — в тысячу рублей. Больше спросить посовестился. И предложил Всеволожскому: пусть купит сборник и пусть издаст. Пятьсот рублей в счёт долга, пятьсот — наличными. Всеволожский согласился и обещал издать.

А поэма? О ней хотели позаботиться друзья. «Мы постараемся отобрать от него поэму, — писал Вяземскому Александр Иванович Тургенев, — прочтём и предадим бессмертию, то есть тиснению».

Четвёртого мая 1820 года, когда на письме Каподистрии царь поставил своё «Быть по сему», граф Нессельроде приказал выдать «коллежскому секретарю Пушкину, отправляемому к главному попечителю колонистов Южного края России, ген.-лейт. Инзову, на проезд тысячу руб. ассигнациями из наличных в коллегии на курьерские отправления денег».

Ему выдали деньги и «пашпорт». В нём говорилось:

«По указу его величества государя императора Александра Павловича самодержца Всероссийского. И прочая, и прочая, и прочая.

Показатель сего, Ведомства Государственной коллегии иностранных дел коллежский секретарь Александр Пушкин отправлен по надобности службы к главному попечителю колонистов Южного края, г. генерал-лейтенанту Инзову; почему для свободного проезда сей пашпорт из оной коллегии дан ему.

В Санктпетербурге майя 5-го дня 1820-го года».

Отъезд был назначен на следующий день.

Пушкин простился со всеми, кроме Чаадаева. Ему оставил записку: «Мой милый, я заходил к тебе, но ты спал. Стоило ли будить тебя из-за такой безделицы». Под напускной беспечностью он скрывал другие чувства.