На бурных перекатах

– Вот и заметано. Вечером еще один эшелон с вами, чудиками, прибывает. Так что, ни пуха тебе... Тришка. – И качнул головой: – А похож ты на него, сильно похож, язви тебя. Пошли, я тебя к новой партии пристрою. Обобьешься пока до прихода поезда.

–*–*–*–

Все было так, как и предсказывал капитан. Подозрений Антон ни у кого не вызывал, а «место под солнцем» завоевал довольно быстро, пробившись сначала в бригадиры, потом и в десятники. И лишь один раз – но какой ценой! – пришлось доказывать, что он... не он.

Случилось это уже в пятьдесят втором, после того как он потерял глаз, и когда один из прибывших в зону рецидивистов все же опознал в нем «Живодера», несмотря на сильно изменившуюся внешность. Чтобы проверить его догадку, верхушка шпаны потащила Бузыкина «на суд»; а чем может кончиться такой «суд», Антон прекрасно знал. Если поверят урке, его сначала «опустят», а потом и убьют. И никакой тут «кум» не спасет. «Кум» – это не спасение, а точно такой же бесславный конец. Стоит только им зацепиться за ниточку и... Не-ет, урок-то еще можно попробовать обвести, а «кума» не проведешь.

Спасти могло лишь стопроцентное алиби: то есть, подтверждение, что он – Курамшин. И он избрал абсолютно беспроигрышный ход: попросил у «заседателей» топор и, поклявшись, что он не «Живодер», в доказательство оттяпал на чурбаке три пальца левой руки. Метил отрубить только один, но подвел глаз. Вернее, его отсутствие. На этом «суд» спешно прекратили, признав за Курамшиным право мести. Однако он был уже настолько тертый калач, что, зажимая раненую руку, простил обвинителя, с которым поменялся местами: теперь уже тому грозило то, от чего избавился Антон. И только когда «общество» удовлетворило его просьбу, он позволил отвести себя в санчасть. Надо ли говорить, насколько возрос его авторитет после этого?! А тот урка стал за него горой на всех сходках, и в итоге сам поверил, что это не Бузыкин.

Вскоре подоспел указ Берии, и Антон оказался одним из первых его «птенцов». Напомним, что на политических этот указ не распространялся, и оставайся он Бузыкиным – тянул бы лямку еще аж чуть ли не двадцать лет. И уже ночью, после того как получил он это известие, подсел к нему, как всегда, его тайный советник, и ну его нахваливать: что, мол, видишь, как мы ловко всех объегорили. Все эти людишки против тебя – букашки...