На дальних берегах

Секу Туре помимо звания Президента и Генерального Секретаря ДПГ был официально присвоен титул «Верховного руководителя революции, верного слуги народа».

Во время нашей беседы, как можно было догадаться, неотвязные, малоприятные раздумья мешали президенту как следует соблюдать обязанности учтивого и заботливого хозяина. Ведь в наших стаканах уже давно было пусто, а духота, несмотря на близость океана, стояла такая, что во рту пересохло и разговор давался с трудом.

Неожиданно, без всякой связи с прежним разговором Секу Туре заговорил о недавней поездке делегации Демократической партии Гвинеи в Советский Союз. Помянув о встречах с советскими руководителями, о проведенных переговорах, о достигнутых соглашениях, президент сказал:

— Наша страна очень богата бокситами. И что важно — руда залегает совсем не глубоко, разрабатывать ее легко. Но ваши товарищи, когда мы завели с ними речь, предложили нам такие условия, что мы вынуждены были отказаться. И сколько мы ни настаивали — ничего не вышло. Сейчас мы договорились с итальянцами.

Выслушав недовольную речь президента, я заметил, что вина за срыв переговоров о совместной разработке бокситных месторождений лежит отнюдь не на советской стороне. Насколько мне известно, гвинейские должностные лица не согласились со сметой строительства бокситового рудника, составленной советскими специалистами. Они почему-то посчитали, что строительство обойдется им слишком дорого. А ведь смета составлялась с учетом местных условий, — наши инженеры побывали в Гвинее и досконально изучили все варианты…

Президент воскликнул:

— Но итальянцы-то обещали построить дешевле!

— Что же, как говорится, поживем — увидим. Но лично мне не верится, чтобы фирма взялась за стройку заведомо себе в убыток. Здесь что-то не то.

Видимо, президент и сам подумывал о том же: в соблазнительной дешевизне итальянского проекта он подозревал какие-то не совсем еще понятные расчеты.

— Ладно, увидим, — со вздохом произнес он.

Дальнейшая беседа не представляла ничего интересного, — так, обычные вежливые пожелания при расставании. Направляясь к себе в гостиницу, мы не в состоянии были подумать ни о чем другом, кроме как о стакане какого-нибудь прохладительного-напитка…

В свободное от встреч время, как я уже говорил, мы изнывали от безделья.

Наше пребывание в Конакри как-то скрашивали ежедневные купания в океане. Если только волнение было невелико, мы отправлялись на пляж. Пляж находился в черте города, и пребывание на нем иностранцев не запрещалось.

Запомнилось первое знакомство с океаном. Едва приехав, мы быстро переоделись и с разбегу бултыхнулись в воду. Каково же было наше изумление, когда мы увидели, что глубина у берега достигала нам до колен! Протерев глаза, я заметил: какой-то молодой человек на берегу, глядя на нас, заливался веселым смехом. Потом он громко окликнул нас:

— Сейчас же отлив! Шагайте дальше.

— О, советский! — обрадовались мы земляку.

— Конечно, — ответил парень. — А вы случайно не писатели? Мы слышали, что приехали какие-то, а встретиться не удалось…

Встречи, подобные этой, помогали нам коротать долгие и скучные часы ожидания. Работники советского посольства были частыми посетителями городского пляжа. В разговорах с нами они жаловались на тоску по родным местам, признавались, что экзотикой сыты по горло, интересовались, как идут наши дела. Что мы могли ответить на их участливые расспросы? Ответ один: ждем. Пока где-то что-то решается, нам остается лишь запастись терпением.

Имея много свободного времени, я очень переживал, что не знаю языка. Ведь встречи с незнакомыми, случайными людьми, разговоры и сценки на улицах, площадях, рынках, в магазинах представляют едва ли не самое впечатляющее в путешествиях. А без языка мы превращались в сторонних наблюдателей, и настоящие записки могли быть во много раз интересней, если бы автор их не зависел целиком от переводчика.

Мест увеселений в Конакри не имелось, в столице не было даже более или менее приличного ресторана. В тех заведениях, где мы обедали, нас поражала непомерная дороговизна. Гвинейский франк день ото дня обесценивался, и стоимость жизни постоянно росла. Небольшая бутылка обычного местного пива стоила доллар. Скромный обед на одного человека требовал двадцати долларов. Поэтому, я думаю, понятно то нетерпение, с каким мы дожидались дня, когда придет пора отправляться на аэродром. Утешало и то, что нам откровенно завидовали знакомые сотрудники советского посольства: как бы то ни было, а скоро мы очутимся дома!..