На дорогах Афганистана

Однажды на горизонте появился одинокий всадник. Подъехав к переправе, он объявил о приближении каравана индийского купца. На вопрос Бибо о Хади гонец ответил утвердительно. Девушка закрыла зардевшееся от волнения лицо. Все решили, что лучше ожидать караван в селении, и веселой гурьбой побежали между залитыми солнцем домами Гулистана.

К вечеру караван подошел к краю пустыни, к тому самому месту, где тропинка, ведущая из селения, соединялась с караванной дорогой.

Старый купец был очень болен. Он позвал к себе Хади и заговорил тихим, прерывающимся голосом:

— Здесь я встретил тебя. Это было большое счастье для старика, который всегда желал иметь сына. Я хотел бы подольше пробыть в Гулистане, одарить твоих близких, порадоваться твоей радостью. Но я совсем слаб, а моя смерть вдали от дома была бы большим ударом для тех, кто меня ждет. Я не могу задерживаться ни на минуту.

Слезы стояли в глазах Хади, и он ответил:

— Редко случается, чтобы молодой человек встретил старого и полюбил его, как отца. Твоя воля — это моя воля.

Купец в волнении положил руки на склоненную голову юноши.

— Много людей в караване, с которыми я путешествую почти всю жизнь, но никогда никто не возбуждал во мне таких чувств, как ты. Едем со мной. Ты молод. Возвращение из Индии в Хорасан будет для тебя легким. Не покидай меня в тяжелые, может быть, последние минуты жизни.

В селении Бибо и родители ждали Хади, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к шагам, а караван тем временем уже удалялся от Гулистана. Погруженный в глубокую печаль, Хади был спокоен. Пройдя через великое испытание в жизни, он чувствовал себя теперь настоящим мужчиной. Милосердие и благодарность — обязанности человека, личное счастье — награда.

Караван дошел до Индии.

И бедняки, и богачи — все высыпали на улицы, чтобы приветствовать возвратившихся. Но радость была преждевременной — старый купец умирал. Со слезами счастья на глазах он смотрел на дочь и на жену, а потом приказал позвать молодого гулистанца.

Когда тот вошел, он взял его за руку и отчетливо, хотя и с большим трудом, произнес:

— Хади, вот моя жена, а вот единственная дочь. Я оставляю их на тебя.

Старец улыбнулся, как будто великую тяжесть сняли с его сердца, и навсегда закрыл глаза.

Хади хотел было вернуться в родное селение, но не тут-то было. Вдова купца считала его своим сыном и наследником имущества. Ее дочь, влюбившаяся в юношу с первого взгляда, впала в глубокое отчаяние.

Когда пришел час расставания, прекрасная индианка так плакала, что Хади поклялся ей вернуться весной вместе с Бибо. Дочь купца обещала быть для Бибо сестрой и держаться в стороне; она дала ему красивое ожерелье для невесты.

Там, где царит любовь, нет места зависти.

Хади двинулся в Хорасан. Мысль о Бибо пьянила его. Любовь несла его как на крыльях. К полуночи он добрался до Диларама. Ярко светила луна. Хади подумал, что нет смысла появляться в Гулистане среди ночи, лег прямо на траву и тут же уснул, измученный долгим путешествием.

Проснулся он от боли в руке и увидел рядом с собой большую черную змею. Хади хотел было влезть на коня, но смертельный укус отнял у него силы… Он сполз на землю…

Утром случайный прохожий увидел труп и принес в Гулистан весть о смерти юноши.

Сбежались жители селения, Бибо бросилась на холодную грудь любимого, и тут жизнь ее оборвалась. Разъединили только тела, души же навсегда остались вместе. Хади и Бибо похоронили рядом. Их могилы стали местом паломничества для молодых людей. Считалось, что здесь исполняются все желания влюбленных.

Первой, чье желание на священном месте было исполнено, оказалась дочь купца. Не в состоянии вынести разлуки с Хади, почти обезумевшая от горя, она отправилась в Гулистан и, узнав страшную весть, пожелала себе смерти… И по сей день на берегу Диларама возвышается надгробие, на котором высечено ее имя».

Когда мудир закончил свой рассказ, воцарилась тишина. Сентиментальный и достаточно наивный, на наш взгляд, сюжет взволновал слушателей. Лишь по прошествии некоторого времени разговор возобновился. Странно, что весьма сомнительные факты здесь воспринимались без всякого недоверия, а совершенно естественные, напротив, — скептически. Никого, например, не удивило, что Хади ушел из селения, не предупредив отца или мать. Отец, разумеется, запретил бы ему сделать это, а приказ отца — священ.

Я спросил, не мог ли юноша все же завернуть в родное селение, когда караван находился неподалеку, а потом догнать купца. Мне объяснили, что он не мог так поступить. Во-первых, он оказался бы во власти отца, который запретил бы ему следовать с караваном дальше. Во-вторых, даже если бы он и получил такое разрешение, то не обошлось бы без длительного празднества. Попытки избежать исполнения семейных и приятельских обязанностей расценивались как смертельная обида.