На дорогах Афганистана

Близилось рождество. Надо было устроить что-то для детей.

Из Пули-Хумри я привез мешок апельсинов. Барбара испекла у Гумелей пирог. Исмаил купил на базаре рыбы. Оставалась лишь одна забота — елка.

В саду гостиницы росло несколько азиатских сосенок. Одну из них можно было бы выкопать, пересадить во что-нибудь, а потом вернуть на прежнее (место. Но требовалось разрешение директора гостиницы. С тем, которого я знал по первому пребыванию в Баглане, можно было бы договориться, но теперь здесь был новый директор, о котором ходили самые удивительные, почти неправдоподобные слухи. Не будем, однако, забегать вперед. Одно не подлежало сомнению: ради елки я готов был отправиться даже в ад.

Горшок для пересадки был уже приготовлен. Исмаил ждал с лопатой, в полной боевой готовности. Осмелившись, я постучал в дверь кабинета директора.

Меня несколько насторожило произнесенное бархатным голосом разрешение войти. Открыв дверь, я увидел за письменным столом по-европейски одетую женщину редкой красоты. Черные блестящие волосы обрамляли смуглое лицо, на котором виднелись одни только глаза. Впечатление было настолько ошеломляющим, что я хотел уже вернуться назад. Она заметила это и с улыбкой указала на кресло. Через мгновение я забыл о цели своего визита.

— Вы директор? — выпалил я.

— Что привело вас ко мне?

Я начал было объяснять, что, мол, дети, праздник, дерево, наши обычаи, религия и т. д.

Как назло, стремление к правильным оборотам речи превратило мое дари в беспорядочную мешанину фраз. Красивая женщина с напряжением слушала, стараясь понять, к чему я веду, но в конце концов с улыбкой предложила перейти на английский, французский или немецкий.

Я уже немного пришел в себя и по-английски объяснил причину своего визита. Ничуть не удивившись, директор разрешила выкопать деревце.

— Пожалуйста, — сказала она. — Я немного знаю европейские обычаи и прекрасно понимаю, что отсутствие елки было бы для детей трагедией.

Я впервые видел местную женщину, занимающую административный пост, очень свободно, даже несколько самоуверенно разговаривающую с мужчиной. Дамы, которых мне пришлось наблюдать на балу в Баглане, сидели как неживые, словно изысканно одетые манекены, и видно было, какие нравственные муки терпят они при каждом движении. И вот передо мной современная афганская женщина. Не скрою, что пережитый мною шок был во многом обусловлен незаурядной красотой директора.

Когда мы торжественно внесли в дом сосенку-елку, то застали там мадам Гумель. Она принесла очередную порцию праздничных венгерских лакомств. Мой рассказ о новом директоре гостиницы ни на кого не произвел впечатления. Только Барбара несколько дольше задержала на мне свой взгляд. Она уже вce знала о новом директоре на следующий же день после приезда.

Оказывается, прекрасный шеф багдадского «Гранда» состояла во втором браке; от первого она отказалась сама. Ее муж, молодой врач, работал в заводской амбулатории. Все это было удивительно. До сих пор мне приходилось слышать, что по законам ислама только муж может выступить инициатором развода, трижды произнеся: «Я тебя не желаю» — или что-то в этом роде. Но женщина, невольница, лишенная всяких прав? Трудно поверить!

Я принялся расспрашивать мадам Гумель. Восьмилетнее пребывание в Афганистане, тесное общение с местными жительницами и врожденная проницательность сделали ее неоценимым источником информации о семейном укладе в этой стране. Впрочем, не она ли первая посмеялась надо мной, когда я отозвался о местных женщинах как о бедных невольницах, притесняемых мужьями, господами над их жизнью и смертью?

Развод? Да, он допустим вполне официально при условии согласия трех семей, урегулировании имущественных проблем (новый муж возмещает прежнему стоимость преподнесенных подарков) и при участии местных властей.

Я вспомнил о вознаграждении, которое по старым обычаям будущий муж выплачивал семье избранницы. В последнее время они отменены королевским указом. Но кто запретит молодому человеку делать подарки будущим тестям, а в случае развода — и бывшему мужу?

Долгое время я думал, что развод — следствие европеизации высших сфер здешнего общества, но год спустя мне довелось выслушать веселый рассказ Экбаля о том, как молодая жена требовала развода у старого крестьянина из-под Бамиана.

Экбаль гостил у своего приятеля, хакима[24] Бамиана, когда к тому явился сгорбленный старец, обвиненный женой в супружеской несостоятельности. В изложении кабульского денди история эта звучала юмористически и пикантно.

Крестьянин, которому было жаль лишаться жены и престижа своего мужского достоинства, оправдывался как мог.

— Хаким, — повторял он, — ты мой повелитель. Если ты прикажешь, я смогу…

Визгливая жена старика, прибывшая в сопровождении братьев, то и дело прерывала его:

— Великий хаким, не верь ему, он ничего не может и уж не сможет!

— Ну так как, ты можешь или не можешь?

— Хаким, — тянул старец, — ты мой старший великий брат, если ты прикажешь, я все сделаю.

— Не верь, не верь ему, хаким!.. — кричала женщина.

И так несколько часов кряду. В конце концов развод состоялся.