На другой день

Наконец стол был поставлен к окну, застлан новой, только что из магазина, скатертью. Павел Иванович принялся расставлять тарелки: две глубоких — под суп, две помельче — для котлет или бигуса, по выбору приезжающей, две самых маленьких… В маленькие, собственно, класть было нечего, на третье в столовой дали компот, его удобней разлить по стаканам и тоже не сейчас, а позднее. Пачку печенья и кулек с конфетами можно раскрыть… Раскрытые, Дружинин придвинул их к тому краю стола, ближе к окну, где он собирался усадить дочь. Дочка! Наташа… Теплая ласкающая волна прилила к сердцу Павла Ивановича. Он посмотрел на конфеты в нарядной обертке, набрал в горсть и торопливо рассовал по карманам: угостит дочурку при встрече.

Как они встретятся на вокзале, у Дружинина было бесчисленное множество вариантов. Например: он встанет возле седьмого вагона и будет наблюдать за выходом пассажиров: первую же белокурую девочку без сопровождающих спросит: "Наташа?" — "Да. Вы мой папа? — "Я, доченька, я!" И он возьмет ее на руки, легкую, как пушинку, пронесет через весь вокзал: "Это я, моя дочка, теперь мы с тобой вместе, уж теперь-то мы заживем!".

Павел Иванович отошел к двери и обвел взглядом комнату, в которой они будут жить, — тепло, светло, чисто. Правда, обстановочка бедновата: диван, круглый стол, три стула да картина в половину стены — плещется синее море. Заглянул в спальню — небогато и там. Но кровати, железные койки под серыми солдатскими одеялами, были, гардероб с дверцей-зеркалом в простенке стоял, даже коврик висел над кроватью дочери. Остальным они постепенно обзаведутся. И теперь Дружинин кое-что еще приобрел бы, не нашлось подходящего; хотел купить дочке платье, но какой нужен размер? Обошел в Особторге не только отдел готового платья, но и обувной — всюду требуется размер, номер, рост. В представлении Дружинина отчетливо не укладывалось, какая теперь Наташка, пришлось ограничиться одним подарком — ковер, он годен и для больших, и для маленьких.

Павел Иванович походил еще по квартире, новой, сохранившей запахи лака и краски. Вот здесь они будут жить, разговаривать, думать, он стариться, она расти; если поезд не опоздает, они уже через час увидят друг друга и приедут сюда, сядут за один стол.

Машина стояла у подъезда. Дружинин сел рядом с Гошей и попросил ехать быстрей, будто быстрым движением можно скоротать время. И вдруг перед глазами его возникла голубоглазая девочка с алым бантиком в волосах, хлопнула его по рукаву и крикнула: "Догони!" И помчалась по аллее цветущего вишенника…

Потом она плакала и звала, вся дрожа от страха и прижимаясь к онемевшей в исступлении матери, — самолеты с ревом кружились над головой… Павел Иванович утер выступившую на висках испарину. Неужели ту самую девочку он и встретит сегодня? Теперь большая, все, конечно, знает об Анне; только не надо спрашивать, как погибла мать, успокоится, обживется — тогда. Плохо, что придется оставлять ее целыми днями одну, в доме стариков Кучеренко девочке было бы веселей.

И Дружинину невольно припомнилась вся эта неприятная история, из-за которой он ушел с квартиры Григория Антоновича… Вернувшись из театра, он попросил Тамару рассказать, что она слышала о Подольском еще. Они вышли на веранду и проговорили чуть ли не до рассвета. Говорили и на другой день, и через два дня. Тамара решила, что её отношения с квартирантом налаживаются, и старалась каждый раз подольше побыть вместе. Но Дружинин и в мыслях не держал заниматься флиртом. Раскрывались тайны Подольского, явного виновника гибели Виктора Баскакова; кроме того, он ожидал дочь, до Тамары ли было, до легких ли, мелочных страстишек? "Поцелуйте меня", — бесцеремонно предложила она. Дружинин отшатнулся от нее. "Ну, разок" — "Не могу" — "Да?"

Тамара закрылась на ключ в своей комнате и примолкла. А через несколько дней она привела какого-то срочного знакомого и демонстративно объявила его лучшим другом. "Знакомься, папка, Вадим". Григорий Антонович с явным подозрением оглядел пижонистого субъекта, снимавшего белое шелковое кашне, и неуклюже протянул руку. Прошла неделя — друг был объявлен женихом. "А вам, — встретив на кухне Дружинина, со старательной вежливостью сказала Тамара, — придется поискать другую квартиру". Павел Иванович приметил, как она повела рукой: будто бы и по-кошачьи мягко, но сводя в горсть пальцы с острыми подточенными ногтями, даже, казалось, выпустила при этом по-кошачьи коготки. "Хорошо, — сказал он, — уеду". Отец с матерью попытались урезонить своенравную дочь, они догадывались, в чем дело. Тамара не захотела их слушать: "Он человек ответственный, ему квартиру дадут".

Он забрал свои вещи и перебрался в гостиницу, и только накануне приезда дочери ему был выписан ордер на отдельную квартиру в новом заводском доме…

— К подъезду вокзала? — спросил Гоша.

— К подъезду, дорогой, — рассмеялся Павел Иванович. Заметив недоумение на лице Гоши, сказал: — Я не над тобой смеюсь, мне стало смешно по другому поводу. И радостно! Сам понимаешь, какая у меня дорогая находка!