На другой день

— А вообще-то вы, мужики, зря, — вмешался в их разговор шедший сзади Антон Кучеренко, — это расхолаживает партийную массу.

— Расхолаживает, говоришь? — обернулся к нему Дружинин. — Ничего ты, выходит, не понял, Антон. Мы не против соревнования, мы за него. Коммунисты против вашей с Подольским игры в соревнование. Заклеили весь завод призывными лозунгами, напринимали обязательств, которые не проверяются, я уже не говорю о выполнении их, и думаете, у вас массовое соревнование. Не дело это, Антон. Потом, видишь же, замечаешь, что мы катимся на одном колесе? Перевыполняем план по одному виду продукции, не выполняем по двум другим, — лишь бы в общем получилось не менее ста, желательно больше.

— Недоработки, конечно, есть, — согласился Антон.

— Есть, и большие, не случайно разволновался народ. — Павел Иванович сочувственно поглядел в озабоченное лицо Кучеренко. Неплохой парень, старательный, беспокойный, а вот не может без лишней шумихи, разговорчиков "вообще", без преклонения перед авторитетами, причем дутыми… И язык-то у партийного секретаря не то суконный, не то деревянный, когда на трибуну взойдет. — Чего доброго, пометет нас рабочий класс на партийно-хозяйственном активе вместе с Подольским.

— С народом, правильно, не шути.

— То-то и оно. — Дружинин отвел в сторону Чувырина, спросил, как там на стройках, что поделывает Юрий Дмитриевич. — Не пьет?

— Ни-ни, — замотал головой Чувырин, — бросил.

— Послезавтра пойдет третий день, как не пьет?

— В рот не брал с той самой поездки. Я с ним, знаете, что проделал? — В бойких глазах Чувырина сверкнула лукавинка. — Я его, алкоголика, встретил тогда на вокзале и отвез в городскую больницу, к психиатру Бадмаеву: "Лечите стерву гипнозом!"

— Так и сказал?

— Так.

— Без заезда домой отправил?

— Без. Теперь регулярно ходит на сеансы гипноза. А то ведь ерунда получалась: меня за него в хвост и в гриву бьют, в семье у них кавардак, девчушка-дочь отбилась от дома. Теперь все входит в свою колею. И пусть он пропустит хоть один сеанс гипноза! — воинственно закончил Чувырин. — Пусть притронется к стакану с вином!

— Что тогда? — спросил Павел Иванович.

Чувырин перевел дыхание.

— Не знаю, что.

— Договорился парторг! — Дружинин обхватил его по ремню на солдатской выцветшей гимнастерке и встряхнул, как мешок. "Не знаю, что"… Тогда, зимой, "проработал" беспартийного на партийном собрании, теперь заставил человека от алкоголя лечиться. В случае чего, опять придумает что-нибудь, сметка у него есть.

Домой Павел Иванович возвратился поздно. Наташа ждала его, сидела с учебником на диване.

— Как долго, папа, ты заседаешь! Мне даже страшно сделалась в квартире одной.

— Одной? Так весь вечер никуда не сходила? Надо было подружку свою навестить.

— Не пошла. Сперва хотела сходить, а потом раздумала: какая она мне подруга?

— Плохая?

— Ну да.

Прихрамывая, Павел Иванович прошел в комнату и сел рядом с дочерью на диван, осторожно согнул раненную в колено ногу — опять, чувствовалось, болит.

— Так и махнуть рукой, если подружка не очень хорошая?

XVI

Подольский нервничал. И чем больше он нервничал, тем трудней приходилось ему руководить заводом, чем больше трудностей возникало, тем своенравней, взбалмошнее, грубей были его поступки. И раньше упорства и выдержки ему хватало только на определенный срок, а пренебрежением к людям он обрекал себя на одиночество, теперь — в особенности.

Теряя выдержку, Подольский злей прежнего взялся за самое подручное, за приказы. Узнал, что металлизация дороже электросварки, и "прикрыл" ее — неэкономично, старо. Специальным приказом сделал перестановку в руководящем составе сборочного цеха. Приказами одних, поснимал с работы, другим пригрозил — снимет. Место главного инженера завода занял бывший коммерческий директор, даже не дипломированный инженер, зато человек верткий и предприимчивый, умевший "из ничего сделать нечто", как он хвастался сам.

Но из ничего ничего не вышло. На двадцать пятое августа завод едва выполнил две трети месячной программы. По-прежнему оставалось в сборке с полдюжины крупных машин: новые руководители сборочного цеха не могли быстро освоиться с делом. Больше, чем прежде, оказалось брака у скоростников второго механического.

Подольскому казалось — люди вредят. Люди в сговоре с тихим, но хитрым прежним директором. Правда, первый механический Абросимова теперь работал лучше других, но и в этом Подольский усматривал какой-то особый, еще не разгаданный им маневр.

В субботу двадцать девятого августа угроза срыва месячного плана была столь велика, что Подольский, с трудом уломав завкомовцев, приказал перенести выходной день на сентябрь. И этого было мало: чтобы поддержать сборщиков, пришлось обращаться за помощью к начальникам соседних цехов, в том числе к Абросимову.