На горбатом мосту

В Никольском храме древнего Изборска
Картина есть. Иконою назвать
Её едва ли можно: змей огромный
Среди багряно-дымных языков
Бушующего пламени разлёгся,
Свиваясь в кольца и разинув пасть.
По телу змея, словно по дороге,
Влачатся к пасти грешники: цари
В роскошных багряницах вперемешку
Со скрюченной и злобной нищетой,
Разбойники, купцы, прелюбодеи,
Транжиры, игроки и гордецы,
Лжецы, чревоугодники, блудни

цы,Блестящие придворные, скупцы,
Жестокие воители в доспехах,
Архиереи в митрах… И у всех
Отчаянье на лицах и покорность.
И каждый одинок и обречён
В потоке бесконечном, беспрерывном
И безнадёжном. А со всех сторон
Несчастных окружает нечисть: бесы
С бичами и трезубцами. Они
Бодры, неумолимы, мускулисты.
Напоминают лагерный конвой —
Собак и автоматов не хватает
Для сходства абсолютнейшего. В той
Наивной аллегории всё ясно
И канонично, в общем-то, вполне.
Когда бы не деталь: одна из грешниц
Споткнулась, обессилев. На неё
Бичом конвойный тут же замахнулся.
Локтём закрыла женщина лицо,
Пытаясь защититься от удара
И скорчилась. Нет в этом ничего
Необычайного. Но вот мужчина,
Идущий рядом… Крепко обхватив
Одной рукой несчастную за плечи
И наготу её прикрыв плащом,
Другой рукой он резко замахнулся
На беса. На охранника! Лицо
Его сурово, даже тени страха
На нём не отражается. Глаза
Глядят упорно, гневно прямо в харю
Бесовскую. И кажется, что тот
Слегка растерян от сопротивленья
Нежданного… Но что хотел сказать,
Что показать хотел безвестный мастер,
Нарушивший канон?
А может быть,
К Всевышнему воззвал он дерзновенно,
Моля приговорённым даровать
Надежду на спасенье?..
В самом деле —
Прошедший человеческим путём,
Сполна познавший все его тревоги,
Сомнения, тоску и смертный страх,
Неужто не спасет того, кто даже
За смертною чертою сохранил
Достоинство в себе и состраданье,
Остался человеком даже там,
Где человеком быть нельзя?
Неужто
Закон и справедливость больше, чем
Господне милосердие? Не может
Такого быть…
Дерзай же, мастер! И
Моля о нас, вовек не отступайся!
Да отворят стучащемуся!..

«И всё-таки бредёшь, бредёшь устало…»

И всё-таки бредёшь, бредёшь устало
Сквозь тьму страстей и равнодушья муть.
Так много званых, избранных так мало.
И ночь длинна. И страшно долог путь.

«Этот запах весны, он всегда горьковато-тревожен…»