На грани серьёзного

Он был прав. Фехтование остротами хорошо для дружеской вечеринки, посиделок с пивом, разогрева перед стендапом. Она настолько привыкла к такому стилю общения, что разучилась разговаривать с Эриком иначе. А ведь им обоим перевалило за тридцать. И кто знает, через какое-то время они могут стать родителями общего ребенка. И продолжают подкладывать друг другу кнопки и дергать за косички. Детский сад. Возможно, им стоило сбавить градус гораздо раньше. Просто Кира никогда не умела идти на уступки первой. И хорошо, что хотя бы кому-то из них хватило ума озвучить мировую. Впрочем, вслух она правоту Саакяна признавать не собиралась. Не все сразу.

– Что с нами случилось? – задумчиво произнес Эрик, глядя перед собой. – Ведь мы всегда были друзьями. Шутки шутками, но это стало каким-то злым… Тебе не кажется? Я уже давно ни с кем так не общаюсь. Ни с ребятами из команды, ни с нашими алкашами из клуба. Я никогда так не доставал ни одну женщину. И это глупо… Но каждый раз, когда я тебя вижу, меня так и тянет сказать какую-нибудь гадость.

– У меня то же самое, – усмехнулась Кира.

– Но ведь я хорошо к тебе отношусь! Мне нравится и твоя самостоятельность, и бойкость. И твоя комедия. И, так и быть, я считаю, что ты смело поступаешь с этой беременностью. Глупо, безбашенно… Но смело. Ты вся такая… Огонь-баба. Отчаянная и гордая. И я кроме тебя таких не встречал.

– Приму за комплимент, – она рассеянно пожала плечами.

– А это он и есть. Кирюх, давай так. Давай возьмем паузу и просто проведем вместе вечер. Ты расскажешь, что у тебя произошло со здоровьем. Я – про свои дела. Ну потому что… Если мы будем… Если у нас будет… В общем, хорошо, если мы сможем остаться друзьями.

– Конечно, – она кивнула, не подавая виду, как резануло это его «остаться друзьями».

Не то чтобы она рассчитывала на что-то большее. Просто обидно вдруг стало, что ей никогда не выйти из шкуры своего парня. Несмотря на Юрмалу. Пожалуй, Кира так долго хотела заполучить мужские привилегии, что даже совместная ночь с Эриком ничего не изменила в его отношении к ней. Но в этом была лишь ее вина. Он поступил мудро, предложив перемирие, и ей стоило последовать его примеру. Хотя бы ради будущего ребенка.

Он привез ее действительно в уютный ресторан. Стены, отделанные грубым камнем, массивные деревянные столы и резные фонарики над каждым из них. Никакой показухи: тихое место, чтобы поесть и поговорить. Мягкая, ненавязчивая музыка и домотканые вышитые салфетки.

Они заказали баранье жаркое на двоих, и им принесли еще булькающее горячее блюдо в чугунной плошке. Прямо с огня. Теплую лепешку, зелень, соленья. И пузатый кувшин густого домашнего морса: Эрик был за рулем, а Кира решила не рисковать.

Саакян сдержал слово. Был внимателен, слушал, не перебивая и не высмеивая. К десерту Кира совершенно расслабилась и выложила даже больше, чем планировала. Наверное, так чувствуют себя люди на диване психоаналитика.

Они сознательно не касались темы ребенка и совместного будущего. Ни в этот вечер, ни в следующий… Это стало привычкой. Каждый день они встречались после работы, шли ужинать, а в пятницу, когда после обильных дождей немного подсохло, отправились бродить по бульварам.

– Знаешь, мы говорили с мамой о тебе, – вдруг сказал Эрик. – Ты ей нравишься.

Кира заметила, что Саакян относится к матери с особым трепетом. По рассказам она поняла, что в его семье на пьедестал ставят женщин. Мама души не чаяла в младшеньких девочках, которые родились чуть раньше времени и очень тяжело выхаживались. Каждое, даже самое скромное их достижение воспринималось как гигантская победа. А успехи Эрика – как должное.

Его жизнь зеркально отражала жизнь Киры. Она, старшая, обделенная вниманием сестра, которая в царстве мужчин хотела доказать, что тоже чего-то стоит. И он в своем вечном соперничестве с ласковыми папиными дочурками. Теперь, когда Эрик раскрылся с другой стороны, многое стало Кире понятным. И эта наносная бравада льва, предводителя прайда. И эти макаронины. Эрик сознательно окружал себя ничего не значащими женщинами, чтобы ощутить то самое превосходство, которого ему недоставало дома. А ведь ему всего-навсего было нужно одобрение! Победа. Первенство. Похвала. А все внимание, все сливки доставались двойняшкам. Из него же растили настоящего мужчину, главу семьи, не балуя излишним сюсюканьем.

В этом тонком пиджачке, которым, судя по всему, Эрик пытался доказать, что холод ему не страшен, хотя его и потряхивало от осеннего ветра, в стильных, но бестолковых в дождливую погоду мокасинах, он стал казаться ей ершистым мальчишкой. С единственным девизом: «Я – сам!» Мальчишкой, в которого превратилась и она тоже.