На грани смерти

Почуяв знакомых, пес радостно заскулил и, виляя хвостом, приблизился к ним.

Покручивая богатырские усы, хозяин хутора Иван Мельник уже поджидал гостей у ворот.

— Ну, как же это у вас получилось? — сочувственно воскликнул он, увидев совсем уже обледеневшего Григория. — Скорее в хату! Переоденем… Ведь вам, надеюсь, некогда?

— Угадали, Иван Ильич, — повеселевшим голосом отозвался Григорий. — Мы очень спешим…

— Я так и знал. Сейчас все устроим, не беспокойтесь, — и быстро направился в коморку.

Иван Ильич проводил партизан к речке, помог им переправиться на другой берег и возвращался на хутор. Под ногами скрипел снег. Дунай, бежавший впереди, вдруг прыгнул в сторону и, громко лая, ожесточенно набросился на кого-то. В темноте невозможно было разобрать, кто это так рассердил пса — человек или зверь. Раздался выстрел. Дунай жалобно заскулил и отскочил к хозяину.

— Кто стреляет? Собака ведь и есть для того, чтобы лаяла… — громко спросил Иван Ильич, замедлив шаг.

— Ничего, старик, мы это так, для первого знакомства, чтобы и собака знала, какое время неспокойное, — из темноты навстречу Мельнику шагнул незнакомец.

Следом за ним плотной черной группой надвигались еще человек десять. Все вооруженны. «Оуновские бандиты, — подумал Мельник. — Хорошо, что наши успели уйти…»

— Нам бы поесть да по стаканчику самогона, — твердым голосом проговорил тот, который шел первым, наверное, старший. — Как, хозяин, угостишь?

— Поесть найду, а самогона нету, — ответил Мельник. Попробуй сказать, что и поесть нету — сами найдут, да еще и изобьют.

— Отлично! Идемте в хату! — махнул рукой незнакомец. — А вы, — обратился к бандитам, — в разведку в соседнее село и без шнапса не возвращайтесь!

«Господи, какое ужасное время наступило, — думал Мельник. — Бандиты придут — требуют, немцы приходят — грабят. Когда же это кончится?..»

Шли вторые сутки, а хозяина маяка все еще не было.

Возвращаться в город нельзя, думал Мамонец. Надо что-то предпринимать. С кем посоветоваться? Вдруг ему показалось, что в лесной чаще что-то мелькнуло. Притаился за сосной. Почудилось или в самом деле живая душа? Он настороженно всматривался в заросли.

— Нет, не почудилось! — тихо промолвил Мамонец.

Между кустов орешника, осторожно раздвигая ветки пробирались двое. Радостно затрепетало сердце. Но кто они? Свои или чужие? А вдруг бандиты?..

Люди шли по тропинке, которая вела прямо к маяку. Петр боялся даже в мыслях допустить, что это чужие, но все же притаился, приготовил пистолет. «Свои!» — понял наконец и вышел навстречу.

Увидев человека, внезапно вышедшего из-за дерева, те вскинули автоматы.

— Я свой! Мамонец! — громким окликом остановил их Петр. — Детей и женщин привез.

Григорий Трехлебов и Сергей Шишмарев знакомились с женщинами, рассматривали закутанных детей. Петр подошел к Ивану Приходько. Протянув ему пистолет, тихо заговорил:

— Извини, Ваня, хотел как лучше. Сам должен понимать.

Иван с некоторой обидой взглянул на Петра, молча сунул пистолет в карман пиджака и подошел к детям и жене…

После коротких сборов мужчины взяли на руки детишек, женщины прихватили узелки, и все двинулись дальше. Навстречу жизни…

23

Шла весна 1944 года. Ожесточенно сопротивляющийся враг, смертельно раненный под Сталинградом и на Курской дуге, отступал. Советские войска форсировали Днепр, Десну, Припять, освободили Киев, а затем Житомир, Новоград-Волынский вступили на земли западных областей Украины.

Фронт приближался к Луцку — докатывались его далекие отголоски, глухие орудийные раскаты. Из города бежали те, кто боялся гнева народного. В спешке, собирая и увозя награбленное, оставляли они Луцк. Наступало время расплаты.

С приближением фронта Варфоломей все больше думал о том, что предпринять для безопасности семьи. Ведь скоро в городе могут развернуться уличные бои, да и оуновские бандиты вряд ли оставят людей в покое.

Он все чаще думал об оружии, спрятанном на огороде возле села Горка-Полонка. Оно теперь ему необходимо было в доме. К нему приходили незнакомые люди, сначала предлагали уйти в оуновскую банду, а когда он отказался, начали угрожать, что расправятся не только с ним, но и со всей его семьей. Напоминали о судьбе Николая Мамонца. Оуновцам не по вкусу пришелся его нейтралитет, они требовали активного участия в их злодеяниях.

Вчера поздно вечером заявился к нему незнакомый тип. Он принес приказ перейти на нелегальное положение и отправиться в действующую сотню УПА.

— Ведем бои не на жизнь, а на смерть, — сказал он. — Нам нужны врачи…

Варфоломей не дал ему договорить:

— Я фельдшер…

— Ничего. Фельдшер тоже медик.

— Я никому не хочу помогать. У меня двое маленьких детей, которым еще нужен отец. — Варфоломей говорил твердо и решительно. — Я этой войны не начинал и никому помогать в ней не собираюсь. И прошу раз и навсегда оставить меня в покое.

— Так ли? Никому не помогал? А скажи, хозяин, где сейчас братья твоей жены? А? Только не говори, что не знаешь.

— Я действительно не знаю. Они ведь не живут с нами…

«Где Ровно, а где Луцк, а им и это известно», — подумал он, и что-то дрогнуло внутри.

Незнакомец криво усмехнулся.