На краю государевой земли

«Ты там по кабакам-то ходи, да камень за пазухой держи!» — говаривал отец, когда, бывало, откровенничал долгими зимними вечерами при свете жирника, попивая свою бражку. Вспоминал отец и про государя Василия Шуйского, которого ему довелось как-то видеть, когда тот шествовал на молебен в Архангельский собор…

Но Москва оказалась на самом деле не такой, как ее описывал отец и какой представлял ее Федька. Внешне многое было похоже. Но она выглядела суетливой, грязной, по дождю-то совсем непролазной. Больше же всего поразило его то, что она оказалась хитрой, обманчивой. И не поймешь какая она настоящая-то…

Правда, слушая отца, Федька и не догадывался, да и мысли у него не было такой, что тот плетет все это. Тогда как, действительно, отцу ни разу не довелось видеть ни одного царя, хотя и наезжал он в Москву еще при Годунове, затем и при Расстриге. Неудачник — ну что поделаешь. Это Тренька, счастливчик, видел царя. Повезло же, стервецу. Хотя Иван подозревал, что тот мог соврать. Ну, брякнул, нечистый попутал, а потом духу не хватило отказаться от своих слов… Говорит, царь был.

— А какой?

— Ну что ты пристал! Да не все равно какой! — обычно отбивался Тренька от приятеля.

— Не разевай рот, деревня! Это тебе не хрен в пятку! — шутил, бывало, и Ефремка, тоже обучившийся где-то тут разным житейским хитростям, пригодившимся ему на бескрайних землях простоватой Руси…

Сходил Федька и к Покровскому собору[79], как советовал отец, и заглянул с его высокой паперти в ров под кремлевской стеной… Глубина, говорил отец, аж голова идет кругом! За шапку схватишься!.. Федька тоже заглянул в пропасть. Там, на дне, катился поток мутной грязной воды Неглинки.

«И что батя нашел в этом? Хм!» — удивился он, навидавшись за свою не так уж и долгую жизнь таких обрывов и пропастей, куда этой-то. Вон хотя бы под Кузнецким острогом. А что говорить о пути в «мугалы», как рассказывал Яков.

А вот отчего Федька ахнул, так это от Кремля. Поразила его и семиверхая башня в стене Белого города, что стояла на углу Покровских ворот. А перед часами над Спасскими воротами он проторчал полдня, слушая как они отбивают час за часом, и ползут, ползут под «солнце» буковки… Вот подползает очередная «зело», часы бьют шесть ударов и замолкают на «цельный» час… И Федька, коротая этот час, побежал по Торговым рядам. Там он долго блуждал по ним, пока не набрел в старом Москательном ряду, за Варваркой, на то, что его просил купить Тухачевский. Тот записал для памяти на бумажке название какого-то зелья, не то заморского варева для своих лечебных снадобий. Выскочив из рядов у Мытного двора, он глянул издали на часы и побежал обратно туда, чтобы послушать их очередной бой… В тот день он полностью отоварился покупками для дома, для своих родных. Побегал он и в Ирошном ряду, присмотрел и купил несколько сафьяновых кож. Он прикинул, что их можно будет продать на обратном пути в том же Сургуте или Нарыме, выгадать немалую прибыль, а кое-что оставить себе: потачать новые сапоги.

Через неделю, как ему и велели, он явился в Посольский приказ и долго торчал там в коридорчике, пока его не провели в комнатку, где сидели всего два дьяка. И те стали расспрашивать его о чем-то из статейных списков, о чем он ничего и не знал-то. Один из них, с желтым лицом, уже в годках, и не малых, седой и лысый, оказался Федором Лихачевым, думным дьяком Посольского приказа. Дьяк, тот, что был поменьше рангом, расспросил его, вывел в коридорчик, строгим голосом сказал ему: «Подожди часок!» — и скрылся за дверью, что вела куда-то в лабиринты приказных палат.

И Федька остался один. Скучая, он стал ходить взад-вперед по коридорчику, темному и грязному, полагая, что дьяк вот-вот придет. Но время шло, а тот все не появлялся. Тогда он стал разглядывать стены и потолок коридорчика, провожал взглядом каждого проходящего тут человека. Надоело и это… Он стал вспоминать свои походы, все по порядку, начиная с того самого, еще с Васяткой. Сейчас у него уже ничего не шевельнулось в груди. Да-а, забылось… Ну и ладно. Мало ли что было… Вспомнил почему-то Матренку…

Дьяк появился только в конце дня, под вечер, и уставился на него: «А ты что — все еще здесь!»

Федька чуть не взвыл от такого!.. Повернулся и выскочил из приказа, голодный, злой и усталый, проторчав весь день на ногах в темном коридорчике… «Ну-у и московский часок!»

Походил Федька, погулял по Москве, и скучно ему стало. Уж почему — неведомо, но скучно. Деваться-то некуда, кроме как в кабак, где его уже раз обчистили.