На краю государевой земли

— Потом зачтешь, невмоготу что-то! Пошли кого-нибудь до Якова, да скажи: пусть захватит свое питие!

Тухачевский отпоил его. Князю Ивану полегчало еще и оттого, что он как бы между прочим спросил его, все ли служилые в остроге живы. На что Яков утвердительно кивнул головой. И князь Иван успокоился животом и снова взялся воеводить.

А надо бы сказать, что Тухачевский отменно лекарил. Он разбирался во всяких снадобьях и удивлял даже сведущих в этом отношении местных знатоков, пользующихся тайнами тайги, ее живительной силой.

Тем временем о положении с посланником стал докладывать Тараканов.

— Ефремка научил посланника играть в зернь. И тот напрочь проигрался, чуть не до портов, — доложил он и виновато отвел в сторону глаза. Он отвечал за безопасность посланника и приставил для этого казаков, в том числе и Ефремку. И вот теперь казаки подвели его. — Жалуется, говорит, те меха в припас были, на корм, в обратный путь.

Ефремка же, у которого Федька искал в погребе кота макуйли, был мастером не только по части выпивки, но и в разных играх. Он дулся в карты, играл в зернь. Вот только до шахмат он оказался не охотник.

— Ах, сучий сын! — взвился князь Иван. — Тащи сюда немедленно этого Ефремку! Ну что стоишь! — закричал он на Тараканова. — Пристав ты или баба! И кого на караул-то ставишь?! Думать надо!

Тараканов ушел.

— А ты давай дальше! — сказал князь Иван дьяку, раздраженный тем, что все здесь в городе сразу же расползается, стоит только ему чуть приболеть… «И все, все нужно делать самому! Ни один не пошевелится!» — молча стал возмущаться он, покрываясь красными пятнами.

— Князь Федор наказ прислал из Тобольска, по Енисейску, — осторожно начал Баженка, ожидая новой вспышки гнева воеводы.

— Телятевский мне не указ! Своим столом хожу! — тут же отрезал князь Иван. — Томск того же разряду, что и Тобольск! — твердо заявил он. — Половиной Сибири ведаю!

Выкрикнул он это с вызовом. Затем, видимо, одумался, вспомнив, что не раз уже были сыски в Москве, когда воеводы вели себя самовластно здесь, в далекой Сибири, замахивались на власть государя.

— Что еще там? — угрюмо спросил он дьяка, понизив голос, заметив, что тот стал как-то не по-мужски жаться, закрутил в руках еще какие-то грамотки, и не то забыл, не то не решается говорить о них.

Баженка что-то забормотал про мугальского хана, его посланника.

— Что ты мямлишь! — сердито оборвал его князь Иван, снова повысив голос. — Говори ясно, с вымыслом!

«С вымыслом, вымыслом», — недобро подумал Баженка, зная, что князь наказывает, а сам-то живет немысливо.

Видя, что дьяк осел от окрика, и не может ничего вымолвить, князь Иван встал из-за своего стола, подошел к окошечку. Дохнув на Слюдянку, покрытую изморозью, и, отогрев дыханием крохотный кружочек, он выглянул во двор: там, прямо перед съезжей, уже намело огромный сугроб, хотя зима еще и не начиналась по настоящему. Еще немного, и он закроет окошечко, придется откапывать… Уже подходила к концу первая неделя ноября, и пора было отпускать посланника Алтын-хана. Все что нужно выспросили у него: и об Алтын-хане, и о Чагир-хане… Вести-то о последнем уж больно тревожные. Слишком много уже повоевал всего: и Китайское царство, и Лабинское. Вот и Алтын-хан побежал от него, защиты просит… Для этого дела надо отправить кого-нибудь: проведать об условиях холопства Алтын-хана, и о Чагир-хане, как пройти до него…

— Давай на отпуск посланника! — сказал он дьяку. — Нечего ему жрать тут государев хлеб! — язвительно ухмыльнулся он.

И на следующий день в Томском городе снова с утра было оживление. Все было также, как и в день приема посланника. От двора Никитки Расторгуй до съезжей избы стояли служилые и всякие иные жители города. Палили пушки, стреляли ружья под громкие крики ура мальчишек. И все также Тараканов ввел в съезжую посланника, а с ним Енечку.

И князь Иван велел толмачить Дружинке и Енечке с посланником по-прежнему.

Посланнику сообщили, что по челобитью Алтын-хана все отписали к государю и посылают в Москву нарочного гонца. И о том, что государь укажет, про то будет доведено до Алтын-хана. А к нему, к Алтын-хану, посылают боярского сына Казыя Карякина и с ним шесть казаков. И он бы, Алтын-хан, дал им в вожах своих людей и велел проводить их до тех мест, где ныне находится Чагир-хан, чтобы про него, про Чагир-хана, узнать подлинно.

Отпуская посланника, Татев велел дать ему государево жалованье: английское сукно.

— А тебе, Пересвет, — обратился он к Тараканову, — взять служивых 20 человек и проводить Байгалу от города за 20 верст!

Посланник ушел в свою землю.

В конце этого же месяца, 30 ноября 1631 года, из Томска ушел Казый Карякин с казаками, чтобы добраться через Киргизскую землю до Алтын-хана.

* * *

Прошло пять месяцев.

В конце мая, точнее 27 числа, 1632 года в Томском городе появился Никитка Медветчиков, конный казак, который уходил с Карякиным к Алтын-хану. Он подъехал прямо к съезжей избе.

Была уже середина дня, и князь Иван и все дьяки были на месте.

— A-а, пришли! — воскликнул Воейков.