На краю пропасти

Светало. Чуть выставив правое плечо вперед, Пургин быстро шел во главе маленького отряда. Когда он оборачивался взглянуть, не отстал ли кто, Зоя, ловя его взгляд, улыбалась: все в порядке, командир, мы тут кое-чему научились, и эта погоня - не первая, выдержим! Но командир будто и не замечал этих ее преувеличенно бодрых взглядов, хмурился, на душе у Пургина становилось все тревожнее: лес оживал, наполнялся все новыми и новыми звуками. Рыкали двигатели грузовиков, приглушенные шумом ветра и расстоянием, раздавались слова команд... А девчата устали - еле бредут. Отдых! Пять минут. Они уже миновали с десяток узеньких дорог-просек, но чутье, обостренное опасностью, подсказывало - где-то рядом их поджидают враги. Остановились, торопливо закурили. Бубнис прислонился спиной к стволу сосны, лицо его пылало... Подозвал Грачева и, облизывая сухие губы, проговорил:

- Паша, плохо мне... Слушай. К острову надо идти от большого дуба на берегу... От него к побитому молнией дереву. От дерева опять к большому дубу. - Павел протянул руку: давай, понесу рюкзак, но Викентий мотнул головой и напряженно прислушался: - Собаки!

- Кончай перекур, - приказал Пургин. - Седой, не отходи от Нины. Зоя, держись за мной след в след. Федя, прикрой с тыла. За мной!

Бубнис качнулся, Грачев поддержал его за плечо:

- Держись, Медведь!

- Медведь? - пробормотал Викентий. - Да, держусь...

Спина Грачева темно-зеленым пятном колыхалась перед ним. «Главное, не потерять ее из вида», - подумал разведчик. Он уже механически шел, бежал, падал и поднимался: «Держись, Медведь... Вперед, Медведь»! Порой все исчезало из глаз: лес, редкие кустики, ели, и Бубнис видел мрачного, бородатого старика, своего деда, прозванного за тяжелую, медлительную походку, силу и диковатую нелюдимость Саулюсом - «медведем». «Держись, Медведь... Вперед, Медведь», - это не Грачев сказал, нет, это дедушка так говорил, когда еще мальчонкой Кешка уставал в дальних лесных походах и дед поторапливал, подгонял его...

Бубнис поднял лицо, подставляя его холодному ветерку, голова кружилась, к горлу подступала тошнота... Что с ним? Вряд ли он выдержит эту безумную гонку... Только бы фрицам в руки живьем не попасть, продержаться бы до вечера, до островка среди болот, куда он должен вывести группу! Как-то они провели там с дедом почти месяц, канавы осушительные рыли, но это было позже, когда уже стали ходить на заработки в Пруссию, а до того он жил с дедом на хуторе Медвежьем, в Западной Литве, километрах в трех от пыльного и скучного приграничного городка Вирбалиса... Бревенчатый, под тростниковой крышей дом, черные потолки, тяжелые, отполированные до блеска чьими-то задами скамьи... Небольшое, отвоеванное у леса поле... Дед Саулюс тянет плуг, - лошади у них не было, - а Викентий цепко держит ручки. «Вперед, медведь! - подгоняет сам себя дед и, тяжело бредет по серой, глинистой земле, оборачивается к нему, Викентию: «Держись, Медвежонок!»

Держусь, - пробормотал Викентий. - Спасибо тебе, дед, за все спасибо...

...Где-то в дешевых кафешках пела глупые песенки взбалмошная, беспутная мама, мотался по всей Литве коммивояжер немецкой фирмы «Зингер» отец Викентия... Где они? Что с ними?.. Бубнис пожал плечами: он вырос под низким, черным потолком хутора Медвежьего, дед был для него и отцом и матерью. В молодости немало побродил он по свету, многое знал и тому, что знал, обучал своего внука. А как он понимал лес! Время от времени дед Саулюс на два-три дня уходил в чащу и возвращался с бочонком меда диких пчел. Странно, пчелы не кусали его. И где он их находил? Как отнимал мед? «Медведь, - говорили про него соседи. - И жена его, твоя бабка, Викентий, Медведица. Живет она в самой глубине леса, вот он и наведывается к ней...» А по вечерам дед собирал детей из соседних хуторов и медленно читал поэму Кристионаса Донелайтиса «Времена года»: «...Солнце, все выше вздымаясь, уснувший мир пробуждает. Рушит, ломает со смехом все то, что зима сотворила...» Пахло керосином, потрескивал фитиль, заливался сверчок, огромная черная тень металась по стенам.

«Главное, дети, верить в будущее, - говорил дед, закрывая книгу. А лучшая жизнь придет к нам не оттуда... - он взмахивал рукой в сторону недалекой Пруссии, - а...» И запевал старинную литовскую песню: «Светит солнышко с востока, светит, светит в лица нам!» Светило солнышко, но жизнь не улучшалась, они еле-еле сводили концы с концами, и Викентий уже в двенадцать лет, едва кончались занятия в школе, отправлялся вместе с дедом Саулюсом на летние заработки в Восточную Пруссию...