На краю пропасти

- О-оо, Зоинька, ты меня замучаешь своим вниманием. Может, лучше погадаешь, а?

Коля сел под деревом и протянул перебинтованную руку. С утра холодило. Зябко ежась, - за ночь одежда отсырела, разведчики быстро доедали «завтрак» - галеты, размоченные в воде, готовились к выходу на задание. С продуктами было скверно. Мясные консервы съедены, и сгущенное молоко тоже. Питаться приходилось в основном пшенной да гречневой кашей, иногда первыми грибами, их девушки собирали на привалах. Как-то уху сварили: ночью Володя с Костей Крапивиным наловили больших, толстых карпов в пруду возле какого-то хутора. Сунулись было во второй раз, а там охрана появилась. Чуть под пули не угодили.

Федя с каждым днем все больше мрачнел: что за работа на пустой желудок? Кроме этой беды на его правом ботинке отлетела подметка. Гнилыми нитками, что ли, был сшит? Прикрутил он ее проволокой к ботинку, но это был не выход из положения: скоро босиком придется шлепать по Пруссии.

Бинты присохли, разматывались плохо. Коля молотил каблуками землю, но молчал. Только пот, будто росой, усыпал лицо и шею. Ну вот, сняла наконец-то. Зоя наклонилась, рассматривая руку моряка, и уловила резкий, гнилостный запах. Посеченные ножом пальцы потемнели, а сама рука тяжело набухла кровью и жаром. Гангрена?!

- Ну, как мои грабки? Подживают? - спросил Коля.

- Да-да... будем надеяться. - Зоя попыталась улыбнуться. - Терпи, братец-кролик, рану буду спиртом промывать.

- Внутрь бы глоток. Слышишь? И точка.

- Зоя закончила перевязку, убрала медикаменты в сумку и выразительно поглядела на Нину, зевнула: поспим еще немного? Нина мотнула головой, скинула куртку, комбинезон и, оставшись в свитере и черных шерстяных трусиках, запрыгала через скакалку. Надо поддерживать форму.

- Вью! Вью! - поет парашютная стропа. Нина перекрещивает ее, прыгает то на одной, то на двух ногах, крутит скакалку вперед, назад. Лицо раскраснелось, густые волосы рассыпались по плечам, и девушка, поправив их рукой, улыбнулась Коле. Подняв воротник куртки, - знобило, - моряк глядел на нее, не отрываясь: ну ловкая, и как красиво все получается! Наверное, Седой не врет, что она когда-то выступала в цирке. Нина, отбросив скакалку, несколько раз глубоко вздохнула и попыталась сделать шпагат. Не получается! Теряет форму, теряет, мышцы уже не так эластичны... Ничего, она упрямая! Ну-ка стойку. Качнулась. Упала. Еще разок. Еще! Стоит? Стоит! Да-да, она упрямая, кончится война - она вернется в цирк!

Ребята ушли на разведку. Тихо вокруг. Солнце медленно всплывает над лесом, словно красный, воспаленный глаз. Как болит рука! Моряк устроился под деревом на окраине обширной поляны, положил рядом автомат. Сколько же будет длиться эта боль? Одно спасение - думать о том, что когда-то было в его жизни и чего уже никогда больше не будет... Коля поежился, закрыл глаза, и все отступило - этот чужой лес, и солнце, поднимающееся все выше. Он опять был в родных краях, в своей такой коротенькой морской, соленой юности, в прожаренном солнцем, продутом тугим, остро пахнущим водорослями и рыбацкими сетями ветром поселке моряков и рыбаков - Бары. Охряные, сложенные из мягкого камня-ракушечника стены домов, скаты черепичных крыш, черные, просмоленные днища лодок, лежащих на белом песке, как большие черные рыбины, сети, развешанные на кольях. Выцветшее на солнце белье, всплескивающееся на веревках возле домов, небольшие палисаднички с обязательными крупными фиолетовыми и красными георгинами на стеблях-будыльях, веселые табунки чаек на берегу, на коньках крыш, на лодках... Есть ли что-нибудь более прекрасное на свете, чем родной его кран?..

Коля открыл глаза и несколько минут прислушивался, уловив какие-то тревожные звуки, но это просто показалось. Он вздохнул, вновь стиснул веки и увидел своего отца. Вот он, батя, стоит во дворике дома, возле развешанных по заборчику сетей и ловко, сноровисто чинит иглицей продранное сетное полотно. Отец еще крепкий, красивый: черные, почти сросшиеся брови, длинные, с проседью запорожские усы, черные с белесыми прядками, стянутые кожаным ремешком, чтоб не мешали, волосы, карие веселые глаза.

А рядом с ним Валентин и Петька, старшие Колькины братья, - такие же прокопченные, как и батя, солнцем, кареглазые, белозубые. Латают сети, зыркают горячими глазами по сторонам: вон Анка за водой пошла, ишь как запокачивала бедрами. Ух, какая она вся ладная, глаз не оторвать! И Колька глядит на соседку, щурится в ее сторону из-под разломанного надвое козырька кепки. «Краса», - говорит отец, провожая взглядом гибкую, сильную фигуру Анки. «Мировецкая деваха!» - вторит старший брат Валентин. «Краля», - вздыхает Петька. «И чего вы в ней углядели? - сплевывает Колька. - Обыкновенная деваха». Все дружно смеются над его словами. «Завязь ты зеленая», - улыбается отец.