На краю пропасти

Скрутив большущую самокрутку, он распаляет ее и окутывается облаком дыма. «Теленок», - ласково говорит Валентин. «Сосунок», - добавляет Петька и натягивает Кольке кепку на уши. «И чего вы в ней такого, особенного узрели?» - упорствует тот и щелчком пальцев откидывает кепку на затылок, вглядывается в улицу: возвращается.

Все четверо оставляют работу, поворачиваются в ее сторону, а соседка идет еще плавнее - ведра полны-полнешеньки, и ни одна капелька не упадет в белую дорожную пыль. Плывет, как шаланда под легким ветром, упруго всколыхиваются груди под голубой кофточкой, будто там под тканью две крутые волны всплескивают. «Ну что, соседи, уставились? Кофтка сейчас задымит», - говорит Анка и улыбается всем сразу: и полиному отцу, - тот сразу распрямляется, крутит тугой ус, - усмехающемуся Валентину, покрасневшему Петьке. Только ему, Кольке, не достается улыбки. Взгляд Анки равнодушно скользит по его лицу, как вода по углаженному песку: вроде и зацепиться не за что.

«Бать, дай курнуть, - окликает отца Валентин и добавляет раздумчиво: - А не слазить ли мне сегодня к Анке, а?» «Я те слажу!» - взрывается отец и показывает свой мослатый кулак, но отдаст Валентину цигарку. «Не усасывай всю», - просит Петька. Пощипывая усики, он посматривает в окна соседки, где двигается легкая синяя тень. Говорит мечтательно: «И то дело: сговорюсь-ка я с ней сегодня. Может, и отправимся под вечерок в плавни. Лилий белых ей нарву, а она...» Отец сердито пыхтит, схватывает иглицу и спрашивает Кольку: «Может, и ты к ней на сеновал попросишься, а?» Немного помедлив, тот отвечает: «А на что она мне сдалась? Одному спать куда лучше». Все хохочут: ну, завязь зеленая, ну, телок, ну, сосунишко!.. «Петруха, оставь же хоть на одну затяжку», - просит Коля, но Петька делает такие глубокие вдохи, что самокрутка укорачивается на глазах. Все ж остаток протягивает Кольке, но в последний момент бросает на землю и давит черной от лодочного вара пятой. «Будешь мужиком, тогда и дымить табаками станешь», - говорит он. «Я и так мужик», - отвечает Коля. «Ты ишшо пацан, - произносит отец и прикрикивает на сыновей: - Ну что остановились? Эдак и до ночи ничего не сделаем...»

...Откуда было знать тогда отцу и братанам, что он уже почти месяц встречался с Анкой?

Собака лает. Коля насторожился: нет, не показалось! Отодвинув от лица ветки, он окинул взглядом большую поляну, расстилающуюся перед ним. Лай приближался, стали слышны еще какие-то звуки, будто бежали несколько человек. Вот и чьи-то фигуры мелькнули в дальнем, с того края поляны, перелеске. Коля поднял автомат, поморщился... ну и боль!, с тревогой всмотрелся в деревья на противоположной стороне поляны кто бежит? Наши? Может, фрицы выследили? Хотя вряд ли кто из разведчиков поведет врагов к «базе»... Тогда кто же это?

Кусты всколыхнулись, и на поляну выбежал человек, за ним показались еще двое. Оглядываясь, направились в его сторону, к лесу. Коле были хорошо видны их белые от усталости лица и черные провалы ртов, жадно хватающих воздух. Что за люди? На беглецах - выцветшие солдатские гимнастерки и продранные брюки, двое - в ботинках, третий, русоголовый парнишка, босиком. Свои?! А, вот и собака! На поляну вымахнула черная коротколапая овчарка, вслед за ней, сдерживая рвущегося с поводка пса, проломился через кусты жандарм. Пес вскидывался на дыбы, жандарм остановился. Беглецы, оглядываясь и спотыкаясь, бежали все медленнее, шумно, хрипло дышали.

- Хальт! Рус, хальт! - заорал жандарм. - Хальт!

Э, и жандармов трое! Пес рвался, танцевал на задних коротких лапах, и Коля невольно поежился: видывал он таких зверюг. Это особая порода немецких овчарок. «Черные дьяволы» - выносливые и необыкновенно злобные псы, не раз и не два шли они и по его следу, это чудовище не испугаешь, не остановишь, пока не убьешь. Жандарм наклонился, отстегнул поводок.

- Дик, фас! - прозвучала новая команда.

Пес стремительно метнулся через поляну. Один из бегущих остановился и крикнул:

- Уходите! Задержу гадов! Мишка, Ванюшку спасай!

- Каким-то судорожным движением он сунул руку за пояс и взмахнул ею. В руке остро сверкнуло лезвие ножа. Вва-а-а-а! - с хриплым, нетерпеливым лаем ринулся на него пес и пружинно взметнулся. Мужчина ударил ножом, пес увернулся. Выстрел! Мужчина упал...

- Сюда, ребята! Ко мне! - позвал Коля. «Что я делаю? Не имею права... - мелькнула запоздалая мысль, - но нельзя же их без помощи оставить!» Раздвигая колючие ветви, вскинул автомат. - Сюда!

Русоголовый Ванюшка уже преодолел поляну и подбегал к спасительным зарослям боярышника. Увидев Колю, он вначале бросился в сторону, но тут же понял, что свой это, свой. Выкрикнув что-то захлебывающимся, восторженным голосом, он вдруг остановился и, прижимая ладони к груди, опустился на колени, а потом повалился лицом в траву. Бежал, видно, из последних сил! Все это длилось мгновение, на его зов обернулся Мишка и тоже что-то закричал. В это мгновение пес, роняя из пасти хлопья пены, взметнулся беглецу на грудь. Тяжко бежали следом за ним, к лесу, еще не понимая, что произошло, жандармы.