На краю пропасти

- Да, танкисты. Следовательно, колонна забирала боеприпасы на объекте! А на грузовиках другой колонны - красный лев в белом круге: вторая полевая армия. Понимаете? Тут войска всех армий забирают боеприпасы и везут их на свои армейские склады. - Володя пододвинул себе карту, повел по ней пальцем: - Вот здесь и находится наш объект, командир: в лесу между Фридрихсхаллем и Поппендорфом. Стучись в «Центр»!

- Второй промашки быть не должно. - Грачев свернул карту. - «Центр» заинтересовался «линией Дейме», и в ближайшие два-три дня мы пройдемся по ней, поглядим, что там за сооружения, а «Центр» попросим, чтобы летунов направили в этот твои райончик: пусть глянут сверху. Ну, а мы, когда вернемся с линии, понаблюдаем за твоим объектом. Тогда уж и решать будем, что нам предпринять. Ну, катись к ребятам, а мы еще с Костей посидим, поговорим.

Несколько разочарованный отношением командира к сообщенным им сведениям, Володя направился к палатке. Федя, устроившись на поваленном дереве, в который уже раз ремонтировал свои ботинки.

Зоя, порывшись в санитарной сумке, достала фляжку, на которой было написано «спирт», пакеты с бинтами. Чуть в сторонке сидел Коля и хмуро следил за ее действиями. Саша Петров, разобрав автомат, смазывал маслом затвор, а Нина раскладывала на плащ-палатке сухари и консервы. Володя подошел к ней, присел рядом, хотелось, чтобы хоть она подивилась его приключениям, его находчивости, но Нина остановила его:

- Вовка, молчи! Ни слова про склады, снаряды, объекты! Ребята, вечер-то сегодня какой тихий, теплый. Послушайте: какая-то птица поет, ветерок шелестит в деревьях - жизнь! Володя, вот скажи, неужели мы появились на этот свет, чтобы стать для кого-то мишенью? Наш каждый день - война, склады, мины, снаряды... Ребята, ну расскажите кто-нибудь что-нибудь веселое, а? Из мирной жизни! Костя, может, ты?

- Слушаюсь, о королева, рассказ мирный, добрый - для тебя. И для всех присутствующих! - отозвался Костя, а Федя замычал - во рту у него была зажата нитка. Костя устроился рядом с ним, стал помогать с ремонтом. - Представляете, в детстве я спал на рояле! Такая вот у меня была музыкальная жизнь. - Нина улыбнулась. Саша отложил затвор автомата, усмехнулся Коля - ну, выдумщик! - а Костя продолжил: - Не вру, вот честное мое слово! Комнатушка наша была махонькой: в одном углу - родительская кровать, в другом - стол, а всю остальную жилплощадь, ребята, занимал рояль. Не мы тут жили, а рояль! Не смейтесь слишком громко, а то фрицы услышат! На нем мне и стелили. Вы думаете, я возражал? Ха, не представляете, как я любил свое удивительное ложе. Это черное, блестящее чудовище казалось мне живым существом. Засыпая, я слышал, как из рояля доносились какие-то звуки: он то басовито ворчал, то вздыхал и тихонько поскуливал... Иногда, ребята, я шептался с роялем: «Ну что с тобой, у тебя что-то болит?» И он отвечал мне: «О-о-о, как сегодня сыро, как болит моя третья нога». А я успокаивал его: «Ничего, завтра будет теплый день, и твоя больная нога поправится». - Костя замолчал, а потом добавил: - Дома меня ждут трое: мать, отец и рояль...

- Держи, музыкант, покрепче, - проворчал Федя. - Вот тут. Это тебе не на пианинах спать.

- А хотите, и я вам историйку из мирной жизни расскажу? - предложил Саша Петров. Он провел пальцами по своим пушистым усам, пожал плечами: - Правда не очень-то она веселая, трагедия, пожалуй, про собаку Тяпку. - Саша вытер затвор автомата ветошью, сдул с него какую-то соринку. Ни на кого не глядя, продолжил: - Так вот. Собачонку мне в детстве подарили. Обыкновенную подзаборную дворняжку, но, мужики, какая это была умная собаченция. Нина, ты видела улыбающихся собак? Нет? А Тяпка улыбалась. Я ее так любил, что по ночам вылезал из теплой постели, шел в холодную прихожую и ложился на жесткую подстилку в углу, где спала Тяпка, возле калош и ботинок. Оп! - Саша собрал автомат, взвел и спустил курок. - А отец строгущий был у меня, ругался, запрещал мне спать с собакой, говорил, что блох от нее наловлю, а я... И вот однажды моя Тяпка пропала. «Удрала», - сказал отец, и я целыми днями бродил по городу, звал: «Тяпа, Тяпа!» - но разве найдешь? Сколько бы еще искал, не знаю, только однажды подзывает меня дворник и говорит: «Крепись, малыш, твой отец отвел собачонку на живодерню»... Мне было тогда восемь лет, мужики, но вы не представляете, как я возненавидел отца! Шли годы, а простить его не смог. Вырос. Поступил в литературный институт, война началась. Когда я уходил на фронт, отец заплакал и говорит: «Шурик, прости меня...» Ну, я, конечно, ответил: «Да, папа, ну о чем ты, папа», а в душе все равно было холодно... Детские сердчишки, мужики, такие ранимые. Помните об этом, когда своих пацанов да девчонок воспитывать будете. Вот и все, мужики. Командир, вам слово.