На краю света

Ханна уже перевязывала место операции, и маг сосредоточился на касании ее рук и на ощущении льняных бинтов на теле. Закончив, Ханна подошла к нему сбоку. Таита бросил взгляд на дальнюю стену, но Эос ушла, оставив только слабый магический след, висевший в воздухе и манивший, как аромат дорогих духов.

Рей заняла место Ханны во главе стола, открыла ему рот и поместила между челюстями деревянные распорки. Когда она коснулась клещами первого из его зубов, Таита успел отодвинуть боль прежде, чем она дернула. Рей работала умело, быстро вытаскивая зубы один за другим. Затем Таита почувствовал жжение от посева, помещаемого в открытые ранки, и уколы иглы, которым целительница накладывала швы.

Двое служителей осторожно подняли Таиту с каменного стола и переложили на легкие носилки. Всю дорогу до его жилья Ханна шла рядом. Когда пациента внесли в комнату, она убедилась, что его благополучно переложили на постель, после чего позаботилась о его удобстве.

– Один из помощников будет находиться при тебе денно и нощно, – сказал она, опустившись на колени рядом с Таитой. – В случае любого ухудшения в твоем состоянии они немедленно известят меня. Если тебе что-то понадобится, просто скажи им. По утрам и вечерам я буду заглядывать к тебе, чтобы поменять бинты и проверить, как идет лечение. Нет нужды предупреждать, что тебя ждет, – ты наблюдал за посевом в глазнице у твоего подопечного и, конечно, помнишь боль и тяготы, которые ему пришлось пережить. Не буду говорить и про последовательность событий: первые три дня относительно спокойные, шесть дней мучений и на десятый – облегчение. Однако из-за того, что твои повреждения гораздо серьезнее, чем у полководца Камбиза, боль будет гораздо сильнее. Тебе понадобится все твое умение, чтобы держать ее в узде.

Предсказание Ханны, как всегда, оказалось точным. Первые три дня прошли, почти не причиняя беспокойства, если не считать глухой боли в подбрюшье и жжения при испускании мочи. Со ртом дело обстояло хуже. Оказалось очень трудно заставить себя не теребить языком швы на деснах. Твердую пищу Таита есть не мог и глотал только жидкую кашу из толченых овощей. Ходить ему удавалось только с величайшим трудом. Ему дали пару костылей, но магу все равно требовалась помощь брата-сиделки, чтобы доковылять до уборной с ночным горшком.

Когда Ханна делала перевязку, Таита видел, что рана покрылась мягкой липкой коростой. Выглядела она как смола, которая выступает, если порезать или содрать кору с аравийской акации. Целительница старалась не повредить ее, а также не дать налипнуть на льняные бинты, для чего смазала их жирным составом, сделанным Ассемом.

На четвертое утро Таита проснулся в пароксизме боли такой сильной, что невольно закричал, прежде чем успел задействовать силы разума и подавить ее. Служители подскочили к нему и немедленно сообщили Ханне. К тому времени, когда она пришла, маг уже успел принять меры, и боль уменьшилась до такой степени, что он мог спокойно разговаривать.

– Это тяжело, но ты знал, что так и должно происходить, – сказала целительница.

– Эта боль намного хуже любой, которую мне доводилось испытывать прежде, – прошептал Таита. – Ощущение такое, будто мне на живот льют расплавленный свинец.

– Я попрошу Ассема приготовить снадобье.

– Нет, – возразил маг. – Я все сделаю сам.

– Еще шесть дней, – предупредила она его. – А может, и больше.

– Я справлюсь.

Наступила ужасная и беспрестанная агония. Она заполняла все его естество, не оставляя места ни для чего иного. Он не думал об Эос, не думал даже о Фенн. Только о боли.

С большим трудом ему удавалось подавить ее во время бодрствования, но стоило провалиться в сон, как защита слабела и боль обрушивалась на него всей своей мощью. Он просыпался, всхлипывая и постанывая. Его постоянно точило искушение сдаться и послать за наркотическим средством Ассема, но он всеми физическими и моральными силами сопротивлялся ему. Страх впасть в ступор и стать беспомощным перевешивал боль – только твердость служила ему щитом против Эос и лжи.

На шестой день боль ослабела, чтобы сразу смениться зудом, выносить который оказалось почти так же трудно. Ему хотелось сорвать с себя одежду и разодрать кожу ногтями до крови. Единственное облегчение наступало только в те минуты, когда Ханна делала перевязку. Удалив испачканные бинты, она обмывала пациента растительным настоем, оказывающим смягчающее и успокаивающее действие.

К тому времени корка, покрывавшая низ живота и пах, сделалась твердой и черной, словно кожа громадных крокодилов из лазурного озера. Периоды затишья оставались короткими. Как только Ханна накладывала свежие бинты, зуд возобновлялся с прежней силой. Он подводил мага к черте безумия. Казалось, пытке не будет конца. Таита потерял счет дням.

Как-то раз к нему заглянула Рей. Служители-сиделки разжали пациенту челюсти, а целительница сняла швы с десен. Поглощенный муками, причиняемыми главной раной, он напрочь позабыл про зубы. Тем не менее небольшого облегчения, связанного с удалением швов, хватило, чтобы укрепить его решимость.