На краю света

– Причина, по которой я никого не подпускаю близко к себе, – начала она, – та же, почему я так хотела найти Джима. – Она вздохнула так глубоко, как только могла. – Когда я была маленькой, мой папа исчез, и я очень долго считала, что в этом виновата я…

Спустя десять минут Элис чувствовала себя беззащитной, как никогда. Больше, чем совершенно обнаженной в номере отеля в Ивернессе. Больше, чем когда он бросил ее на парковке в Илинге два дня назад. Кит все еще не произнес ни слова. Элис попыталась выровнять дыхание. Может, ей надо уйти? Но, когда она попыталась встать, диван заскрипел. Кит наклонился вперед, и их колени соприкоснулись.

– Спасибо, что рассказала, – сказал он.

Медленно, слегка неуверенно, он поднял руку и положил ее Элис на шею. Она ощутила ее холодок под волосами с таким облегчением, словно нашла оазис в пустыне.

– Чтобы было ясно – я не собираюсь исчезать из твоей жизни, – заявил Кит, проводя большим пальцем по линиям напряжения на ее шее. – Пока ты сама меня не попросишь. Что скажешь?

Элис подняла глаза. Может быть, постоянство и надежность все же существуют. Потому что на каждого убежавшего должен же быть тот, кто остался?

И есть один-единственный способ выяснить это.

– Да, – прошептала Элис, когда губы Кита коснулись ее губ. – Ты можешь остаться.

Спустя полгода

Мэри встала у входа на станцию Илинг Бродвей, под бетонным козырьком, слева, там, где она не мешала бы продвижению торопящихся пассажиров. Был один из первых мартовских дней, и даже сейчас, в шесть вечера, солнечные лучи продолжали освещать окрестность. Довольная выбранным местом, Мэри оглядела вид, который знала, как собственное отражение.

Если прищуриться от солнца, то можно было разглядеть тот паб, где полгода назад Элис рассказала ей правду, которой она пыталась всеми силами избежать. Этот момент до сих пор казался настолько разрушающим, что Мэри так и не поняла, как ее тело смогло исполнять какие-то жизненные функции. Сердце продолжило биться, легкие – вздыматься, издавая неровные вздохи. Но среди мятущегося в ее голове хаоса потери, горя и стыда она осознавала, что это все. Конец. Рубеж, хоть и достигнутый на семь лет позже, чем можно было бы ожидать.

И теперь, стоя возле станции с пустыми руками, Мэри размышляла о странных путях, которыми, несмотря на все усилия, жизнь всегда разделяется на до и после. Разделяющий удар можно лишь оттянуть. Она ощущала это, возможно, сильнее прочих – до встречи с Джимом, после его исчезновения. А между ними, обретенное с помощью Элис, самое важное разделение – до и после принятия того, что произошло с Джимом.

До – никакие из слов Ричарда не имели смысла, и никакие из фраз не относились к представлениям Мэри о человеке, который был ее основой, ее домом, ее всем. Как Джим мог захотеть не возвращаться домой? Что бы ни говорила полиция, это не могло быть решением человека, находящегося в здравом уме. Кто-то другой, кто-то отчаявшийся, и уж точно не тот, кто объявил в том пабе в Портраше, что всегда будет рядом с Мэри, везде, на краю света или в Илинге.

Но после заявлений Элис Мэри была вынуждена пересмотреть свое прошлое с точки зрения, которую никогда раньше не рассматривала. Она начала с перебора открыток Джима. Если раньше Мэри делала это в поисках золота – отыскивая блестящие кусочки их былого счастья, – то теперь она заставила себя замечать и пустую породу. Не пил ли он во время этих бизнес-поездок? Не были ли эти слова извинением за утрату, которая, как он знал, должна наступить? И, хотя эти упражнения рвали ей сердце, Мэри пришлось принять более реалистичную картинку их совместной жизни. Это заставило ее лишь больше оценить прелесть золотых дней, потому что, когда рушатся стены, что могут значить горькие вздохи?

Она постаралась обновить в памяти все хорошее, сделанное ей Джимом. Затем заставила себя найти столько примеров собственной доброты, сочувствия и гибкости, сколько смогла. Одной из причин, почему она не смогла найти в себе силы подтвердить в полиции заявления Ричарда, был страх, что это знание сможет разрушить ее самооценку. Но теперь она стала другим человеком. Сильнее. Она каждый вечер ходила по лезвию боли там, на станции, и это закалило ее.

И она наконец нашла в себе силы заглушить голос, говорящий, что, если бы ее было достаточно, Джим до сих пор был бы с ней, потому что глубоко внутри она всегда знала, что это не было так линейно. Никакие хорошие качества Мэри не могли уравновесить хроническую депрессию Джима. Мы столько ждем от любви. Но, как и все мы, она может подвести. И Мэри на горьком опыте узнала, что любовь не может спасти от всего. Но она может показать нам, что мы можем начать спасать себя.