На крючке ярости

По спине побежали, обжигая еще сильнее, горячие струйки — кнут рассек ему кожу. Под ноги упало еще несколько мелких камешков.

Винсент, продолжая делать вид, что работает, осторожно огляделся, с неприятным чувством дежа-вю вспоминая это место.

Шахта… или просто какой-то карьер, кажется, небо где-то высоко-высоко все-таки виднеется. Люди, набитые сюда, как селедки в бочку, трудятся друг рядом с другом в полном молчании — за разговоры можно получить удар кнута, и никому этого не хочется. В воздухе стоит запах пота и пыли, запах боли и страданий. Изредка слышатся слабые стоны тех, кому уже совсем невмоготу терпеть…

Каторга.

Он помнил это место, помнил так хорошо, что самому порою становилось противно, и хотелось забыть, забыть навсегда, вычеркнуть из памяти…

Мужчина глубоко вздохнул, закашлялся от пыли и мрачно улыбнулся. Выходит, хорошо, что не забыл. Если бы было иначе, ему бы, наверное, было труднее…

А впрочем, и так несладко. Руки и ноги закованы в тяжелые кандалы, спина болит от многочисленных ударов, в голове мутится от боли.

Что ж… пожалуй, ему есть за что ненавидеть отца. Чертов ублюдок, надо было позволить Леону убить его! Ах, если бы ему только довелось еще раз взглянуть в лицо этому мерзавцу, если бы довелось увидеть Антуана ла Бошера, так поступившего с родным сыном, спасшим ему жизнь, уж он бы…

Нет, стоп! Стоп-стоп-стоп, это же неправильно! Эти мысли, эта боль, каторга, его пребывание здесь… Его здесь не должно быть, черт возьми, он покинул ее уже больше полутора тысяч лет назад! Сбежал. Убил трех человек… Сейчас это кажется равноценной платой за ту боль, что эти самые люди заставили его пережить, за все, что причинили ему.

Винсент медленно выпрямился, разминая спину и, неспешно повернувшись, окинул долгим, внимательным взглядом надсмотрщика. Ключи от кандалов… ага. На поясе. Все, как и должно быть.

Осталось только вспомнить, как это было в прошлый раз. Куда бежать, как спасаться после того, как он убьет этого ублюдка…

— Работать! — свист кнута в воздухе и резкий удар на сей раз по рукам: он позволил себе повернуться, смотрит не на стену, а на человека, его мучающего.

На обеих руках появились длинные кровавые ссадины. Винс зарычал и, подняв кирку, перехватил ее поудобнее, делая короткий из-за кандалов шаг к обидчику.

Тот, заметив бунтовщика, размахнулся посильнее и ослабленного тяжелой работой мужчину немного отшвырнуло назад, на стену. Он попытался выпрямиться, но нога поехала на мелкой щебенке, отбитой им самим, и он упал, неловко ударяясь головой о большой камень, возле которого трудился.

Сознание на секунду расплылось, но тотчас же собралось воедино. В голове шумело, по виску стекала еще одна горячая струйка — а он и забыл, что тогда так глупо ударился. Ничего… Если ему не помешало это в прошлый раз, не помешает и в этот.

Кирка все еще была в руках. Надсмотрщик, убежденный, что бунтовщик примерно наказан и больше проявлять непокорность не будет, равнодушно отвернулся, шагая к другим несчастным.

Винсент приподнял кирку, сжимая ее обеими руками и, как следует размахнувшись, швырнул.

Он почти не целился — он знал, что не промахнется. Знал на сто процентов, просто потому, что это уже было, было прежде и он лишь повторял свои собственные действия.

Он не ошибся.

Надсмотрщик упал, не успев издать ни звука. Кирка, пробившая ему грудную клетку сзади, так и осталась торчать из спины.

Стук кирок вокруг смолк. Такого на каторге прежде не случалось, такой вольности ни один узник не мог себе позволить, и теперь на убийцу все смотрели со страхом и затаенным восхищением.

Винсент видел это, но долго почивать на лаврах не стал. Кое-как, с трудом переставляя скованные ноги, он приблизился к убитому надсмотрщику и, одним движением сорвав с его пояса связку ключей, безошибочно выбрал нужный — он помнил его, до сих пор помнил, чему был несказанно рад! — и с некоторым трудом отпер замок кандалов. Сначала на ногах, чтобы почувствовать себя на воле. Потом на руках — кое-как воткнув ключ в замочную скважину и повернув его зубами.

Товарищам по несчастью мужчина не доверял — не тем местом была каторга, чтобы можно было завязать здесь добрую дружбу, здесь каждый был сам за себя, и все старались выслужиться перед надсмотрщиками, перед охраной, лишь бы заслужить толику снисхождения.

Неважно. Это их дело, этих людей из прошлого, они все уже итак давно мертвы! Но он-то жив, он-то из будущего! Он пришел сюда, потому что прожил свыше полутора тысяч лет, потому что выжил в этом аду! Потому что сбежал, потому что вырвался!

И вырвется вновь.

Замок щелкнул; кандалы упали на землю к его ногам. Винсент, не удержавшись, пинком отшвырнул их и, быстро оглядевшись, бросился со всех ног бежать туда, где, как он помнил, был выход из этого карьера, где почва повышалась, переходя в плоскость, по которой следовало добраться до леса. А потом — несколько дней скитаний, поле, еще один лес, деревушка, которую надо будет обойти стороной, лес, поле и, наконец, Рейнир. Учитель. Спаситель.