На крючке ярости

— Ну, я не мерзну, когда вы с Луи дрожите от холода, не испытываю особенного голода, да и вообще, кажется, по сию пору бессмертен… но что-то создать мне слабо́. Я надеялся, что с крутым магом в лице моего брата мы обойдемся и без этих моих способностей, но теперь… — парень на миг примолк, и неожиданно весело улыбнулся, — Теперь нам всем предстоит идти, искать заветный холмик, где Луи может подзарядить батарейки! Только пара уточнений. Винс… Если мы поможем тебе сейчас, это не изменит ход истории? Ты ведь должен был встретить Рейнира бедным и несчастным, избитым и измученным. И если мы пойдем к старику вместе с тобой — это разве не поменяет все? Кажется, ты должен был встретиться с ним лично, поспорить с умным человеком и, наконец, стать большим котом повышенной наглости?

Мужчина, хмурясь, опустил взгляд и задумчиво потер подбородок. Резон в словах Романа определенно был, даже более чем, но на основании его слов возникали и другие вопросы.

— Это-то все можно обойти… — медленно вымолвил он, — А вот каким образом нам с Ричардом изобразить вражду, и не показать, что мы знакомы, как нам со стопроцентной точностью воспроизвести события этого времени — я пока не знаю. Как не знаю и того, к чему наше путешествие теперь приведет.

Глава 13

Чарли казалось, что он сходит с ума. Или что с ума сходят все остальные, что их сводят с ума, тщательно, планомерно и непрестанно, почти в открытую, но так, что люди не понимают этого.

Он видел, как они менялись, видел, чувствовал, ощущал всем своим существом, как изменяется обстановка на судне, и знал, чья это заслуга.

Он видел неодобрительные взгляды в сторону законного капитана, слышал шепотки на его счет, и нередко замечал слепое обожание в глазах матросов, устремленных на другого человека.

На него.

На того, кто все еще продолжал лгать, прикрываясь личиной святого отца, но при этом уже не единожды отдавал четкие, ясные и однозначные приказы. Он даже перестал скрывать свою истинную натуру — не раз и не два Чарли видел, как отливают огнем его волосы на солнце, но матросов это почему-то не изумляло.

Они вообще воспринимали все как само собой разумеющееся, они смотрели в рот рыжему мерзавцу, слушали каждое его слово и, что было еще более неприятно, начинали поглядывать с большим уважением в сторону самого Чарльза.

После последних слов, последнего разговора с Чеславом, Бешенный стал присматриваться к команде с бо́льшим вниманием, начал замечать в, казалось бы, современных людях, тех дикарей, которые ходили когда-то по волнам под его началом и, будучи человеком разумным, ощущал невольный трепет при мысли об этом.

Эти люди были пиратами — жестокими, безжалостными убийцами, морскими разбойниками, но забыли об этом, избрав в этом мире жизнь законопослушную. Избрав мирный путь… пока не встретили на этом пути бывшего старшего помощника капитана Бешенного, втершегося к ним в доверие и старательно промывающего теперь им мозги.

Каждый день, каждый час, каждую минуту и секунду Чес толкался среди матросни и, широко улыбаясь, о чем-то говорил с ними, подначивал, посмеивался, что-то уверенно втолковывал, и они верили ему! С каждым днем верили все больше и больше.

Что делать и как вести себя, Чарли не знал. Ему чудилось, что даже капитан уже начал относиться к «святому отцу» с каким-то особенным почтением, что на самого судового врача он начал поглядывать с уважением, как на равного себе, и ему это не нравилось.

Чеслав норовил сделать из добропорядочного судна очередной разбойничий корабль, а как помешать этому, было непонятно.

Тем более, что Чарли все еще допускал возможность развития у себя паранойи, и старался собрать для начала побольше доказательств.

Доказательства же, как назло, собираться не желали; молодой человек тихо злился у себя в каюте, призывая громы и молнии на голову проклятого оборотня, силясь разгадать его план и понимая, что терпит полнейшее фиаско.

Чеслав уже снился ему по ночам, каждый раз повторяя одно и то же — обещая, что вернет в этот мир фрегат, которым некогда командовал капитан Бешенный и вновь вернет ему прежнее звание. Чарли просыпался, тяжело дыша и тихо злился, сознавая, что, если бы Чес и впрямь совершил нечто подобное, противиться его доводам стало бы излишне трудно.

Потому что он всегда любил свой корабль. Потому что он слишком тосковал о нем все эти годы, потому что мечтал увидеть его вновь, мечтал снова повести пиратов на кровавые подвиги… Не говорил никому, не сознавался, но втайне лелеял эти жестокие и немножко честолюбивые мечты.

Этим утром он проснулся от стука в дверь каюты, что, честно говоря, сразу же пагубно сказалось на настроении бравого экс-пирата — половину ночи он опять провел в раздумьях и совершенно не выспался.

— Гром и дьяволы! — Чарли отшвырнул подушку и, рывком сев, взъерошил и без того лохматую шевелюру, — Кого там вздернуть к собачьим чертям?!

Донесшийся из-за двери знакомый до омерзения смех как-то сразу дал понять, что от неожиданного визита ничего хорошего ждать не приходится. Как, должно быть, и вообще от всего дня.