– Только подумай, как Бог еще не сошел с ума от всего мирового зла, если ты не можешь вынести даже своего? Я долго думал об этом и наконец понял. Бог – он ведь нас сделал по своему образу и подобию – ergo ему совсем не омерзительно смотреть на весь этот ужас – он ведь такой же. Даже больше – ему нравится на это смотреть, потому что именно как жертвенных агнцев он нас и сотворил. Звери причиняют друг другу боль, но они неспособны на зло. Потому что зло обретает жизнь лишь в осознанном намерении его совершить. На которое способны лишь мы. Но ты не подумай, что наше сознание – это и есть зло. Оно – лишь кинжал, у которого, как мы знаем от Лермонтова, может быть несколько применений. Можно сделать кинжал элементом декора, повесить его на крючок, но большинство же использует его по прямому назначению. Человек – венец божественного творения, потому что его жертва самая ценная – она возложена добровольно. Ну… не совсем, конечно, добровольно: одни нейромедиаторы велят нам наплодить новых жертв, другие – умертвить старых. Они заставляют нас думать, будто нам лично это нравится – секс и насилие, секс и насилие – но на самом деле нравится это тому кинжалу, который боги некогда всадили в обезьяну, сделав ее человеком. Как показал опыт Адама и Евы, грех не представляет особой ценности без запрета на него. Первородный грех был неизбежен – Бог своим зароком и дал Адаму тягу к нему. Плод с древа Познания и был первой жертвой Богу – осознанной жертвой, осознанным грехом. Достоевский писал: не созиждется храм мира и согласия на слезинке хоть одного ребенка. Увы, это слишком оптимистичный прогноз. Этот храм уже давно построен – именно ради них он и затевался, на них он стоит и будет стоять, пока алтарь в нем омывается морем этих слезинок ежедневно, ежечасно, ежесекундно.
– Но христ…
– Христианство отличается от язычества лишь тем, что язычники приносят в жертву других, а христиане – себя. Таков путь Христа. Как и любое другое течение гуманной человечной мысли, христианство учит нас этим кинжалом истязать самих себя, укрощать грешные наши тела вплоть до полного смирения со своей жертвенной участью и отказа от самого себя. Но Христос, скорее, просто отразил нашу фундаментальную тягу к самобичеванию. Люди добровольно убивают себя и под предлогом нужды подвергают страданиям, большим и маленьким, – рефлекторно раздражаясь, травя себя всякой дрянью, горбатясь за новые кроссовки и сгорая в свинячьей похоти. Ты хоть представляешь, сколько гипотетических людей убивает какой-нибудь офисный тюлень после очередного захода на Porn Hub?
Паня молчал и только еще ниже опустил голову, потупив взгляд.
– Весь наш прогресс – фортнайты, соцсети, порнуха, виртуальная реальность, реальная виртуальность – это просто новые формы отжима человека. Но всему есть предел, а франшиза «человек» это уже порядком доеная корова…
– Но когда все это закончится?.. – спросил Паня, и его голос напоминал шелест последнего вороха листьев в осеннем парке.
– А ты еще не понял? Все заканчивается каждый день и каждую секунду – нас всех, своих детей, пожирает Хронос. Вот, у меня на лице уже есть его укусы, – Денис показал на ложбинку между своими черными густыми бровями, где наметились две вертикальные морщины.
– Ну, а когда всем и сразу?..
– Когда начнется Великая Жатва.
– А когда…
– Когда Уроборос себя съест.
– А можно попонятнее?