На кромке сна

– Я тоже искал в этом направлении, но все это – продукты растянутого на долгие годы брожения, трупные пятна на заживо гниющем теле. А конкретно тот день, двадцать третье декабря, не отметился ничем примечательным: ни землетрясений, ни цунами, ни Хиросим, ни Чернобылей. Или… пока не отметился? Все-таки конец такой многосерийной франшизы не может созреть, набухнуть и наступить за один день… И тут меня осенило – а может, дата эта знаменует только начало конца или…

– Его рождение?.. – подсказал Паня.

– Ацтеки, – продолжал Денис, но Паня по его интонации понял, что попал в десятку, – делили все время существования Земли на циклы или «Солнца». Первое, Матлактли Атль, что значит «Десятая Вода», озарило Землю двадцать три тысячи лет назад. Под ним жили великаны, в Ветхом завете их еще зовут исполинами. Через четыре тысячи лет оно потухло от «большой» воды, и выжила только одна пара, уплывшая на ков… то есть на старом дереве. Следующим было Эхекоатль (не спрашивай, как я все запомнил, ассоциации тебе могут не понравиться) – оно просветило еще столько же, а потом пришел, точнее, приполз Змей-Ветер, и все стали обезьянами – кроме опять-таки одной пары, которая осталась стоять на скале (это, конечно, метафора). И дальше, дальше: Третье Солнце – пять тысяч лет, причина смерти – огонь, Четвертое – на несколько десятков лет подольше, причина смерти – голод и моря крови, и наконец Пятое, Тонатиу, взошло за четыре тысячи лет до Христа – оно-то и догорело в двенадцатом году, а протянуло оно так долго из-за принесенных богу солнца жертв. Ацтеки наивно полагали, что абонентскую плату вносили они своими детскими шалостями, но они просто не застали наш двадцатый век…

– Так, стоп. Жертвоприношения? Двадцатый век? Ты о чем вообще? Мы же не античные язычники…

Денис только звучно рассмеялся, а потом пугающе резко помрачнел, уставившись на Паню.

– Ты это сейчас серьезно? Пань, ну я же уже объяснял: если содрали старые ярлыки и на их место повесили новые, это не значит, что обозначаемое изменилось вместе с ними. Весь мир – это один большой жертвенный алтарь, а каждый из нас – это и жрец, и жертва в зависимости от ситуации – точнее не жрец даже, а просто ритуальный кинжал в руках богов… Ты никогда не задумывался, почему, если Бог нас так любит, он сделал нас такими жестокими?

– А может, не он, а может, мы сами? – несколько раздраженно спросил Паня.

– А если и не Бог, тогда как он может терпеть всю ту первобытную безбрежную жестокость, которой буквально сочится весь наш волосатый клыкастый мир? Пока мы здесь с тобой мило беседуем, вот прямо в эту секунду, какому-то пленному солдату на ближнем Востоке отрезают яйца, где-то во дворах отморозки в парках и «нью бэлэнсах» забивают ногами одноклассника-задохлика, а кто-то из них снимает это на камеру, где-то детвора под радостные визги вспарывает живот дворовому коту. В нас буквально вшита эта жесткость с рождения. Агрессивная музыка, рэп-баттлы, срачи в комментах, любой вид спорта, который совершенно открыто называют борьбой. Да, сейчас это не гладиаторские бои, а UFC, но суть-то осталась прежней – мы буквально запитываемся от жестокости, упиваемся ей как горячим хмельным вином. А помнишь того мальчика в школе? Он еще ушел после класса третьего…

Внутри у Пани похолодело.

– Помнишь, как все над ним смеялись, шпыняли его? Помнишь, как тарелку с кашей на голову одели? Это ведь ты был, да?

– Нет, я… я, правда, не помню…

– Не оправдывайся, не надо – он ведь буквально источал этот аромат, от которого кулаки чесались. Его кургузая жилеточка, его тоненькая шейка, сальные волосенки и деревенский говорок. Все в нем кричало: «Пни меня! Пни меня! Распни!». А эти бедные хомячки у тебя дома…

– Пожалуйста, хватит… – на Паниных запястьях белели следы от ногтей.