На кухне мисс Элизы

— Н-нет, мисс Элиза, — бормочет она. — Я не могу принять такой дорогой подарок.

— Я требую. Ты должна меня слушаться.

— А Хэтти?

— Ей не нужны новые башмаки, а тебе нужны.

— Я имею в виду, разве не она сегодня будет обслуживать полковника и миссис Мартин?

Я высыпаю шиповник в большую миску, мысленно пробуя его на вкус. Добавить тимьяна… или розмарина… а может, что-то более экзотическое? Палочка корицы? Чуточку ванили? Я пытаюсь вспомнить сироп из шиповника, который делала миссис Дарем, и французское варенье, что пробовала десять лет назад. Кажется, с яблоками… или с бузиной?

— Сегодня Хэтти будет прислуживать полковнику, мисс?

Я вздыхаю. Вызывать в памяти вкусы и ароматы и мысленно сочетать их — дело, требующее сосредоточенности. Стоит отвлечься — и вкус, что вспомнился с таким трудом, потерян навсегда.

— Я знаю, что ты не обязана прислуживать за столом, но нас мало, и мы должны делать все вместе. Даже миссис Актон преодолела свои предрассудки и помогает обслуживать гостей.

— Я… у меня не получается, — опустив голову к намыленному полу, бормочет Энн.

— Ну, давай подождем и посмотрим, как там Хэтти. Ты видела ее сегодня?

— Нет, я встала раньше, мисс Элиза. Она еще спала.

Энн прячет лицо за щеткой.

— Жильцы не спустятся раньше девяти, ты можешь пока накрыть стол к завтраку. Поставь фарфоровые спецовники и не забудь сахарницу.

— А что с обедом?

Меня радует ее вопрос.

— Я как раз об этом подумала, Энн. Мне приятен твой интерес к кулинарии. Накануне вечером нам принесли связку голубей, она висит в погребе. Ощипай их. Как же их приготовить? Можжевельник… шафран… Может, яблочный соус? Или желе из шиповника?

— Не мое это дело, мисс Элиза, только…

Энн встает и переминается с ноги на ногу, точно ходит по раскаленным углям.

— Надеюсь, ты умеешь ощипывать птицу? — произношу я чуточку раздраженным тоном: мне надо сосредоточиться, а ее подскакивание меня отвлекает.

— Да, я т-только хотела сказать… что голубей можно завернуть в виноградные листья. Я как раз видела в саду виноград, и…

Ее голос прерывается от волнения, и она исчезает в буфетной вместе с ведром грязной воды.

Я смотрю в ее удаляющуюся спину. Перед глазами встает картина из прошлого, сначала неясная, и вдруг она обретает цвет, звук, запах. Горящие веточки виноградной лозы… железная решетка… Кто-то потрошит птиц: жаворонков, чаек, голубей… корзина свежих виноградных листьев… Под ребрами вспыхивает острая боль.

Энн возвращается из погреба со связкой голубей, болтающейся на тонкой руке, и с тревогой смотрит на меня.

— Что с вами, мисс Элиза?

— Я ела мясо, завернутое в виноградные листья, во Франции.

Я немедленно сожалею о своих словах: нет никакого желания воскрешать в памяти те безумные дни.

— Хватит об этом, — говорю я, чтобы предупредить дальнейшие расспросы. — А почему ты предложила виноградные листья?

— Мне Джек рассказывал, мой брат. Он работает в Лондоне у месье Сойера, француза.

Я долго смотрю на нее, массируя пальцами виски и вспоминая указания миссис Ранделл по приготовлению голубей.

— Когда ощипаешь, удали головы и отрежь пальцы по первый сустав. Затем принеси виноградных листьев, самых больших.

Энн исчезает в буфетной, так сильно хлопая отваливающимися подошвами, что я замечаю волдыри у нее на ступнях. Она ходит без чулок! Какая мать отправит свою дочь в услужение в рваных башмаках и без чулок? Когда я начинаю об этом думать, у меня в мозгу точно шторка закрывается: там слишком тесно для таких мыслей.

— И пряжи, — окликаю я девочку. — Когда с тебя будут снимать мерку для башмаков, спроси у мистера Гейла чулочной пряжи.

Мои мысли вновь возвращаются к жареным голубям. А от голубей — невольно, неудержимо, во Францию… Риеты в горшочках, благоухающие чесноком, ветчина в желтой панировке из хлебных крошек, кровяные колбасы, свернувшиеся в кольца, точно змеи, террины и паштеты, лионская и арльская колбаса, челюсти лосося по-генуэзски, сотни видов сыра под сверкающими стеклянными колпаками, ароматные дыни, медовые абрикосы…

Я трясу головой, вновь вспоминая о голубях… каждого надо начинить кусочком масла, вот только не помню, в чем надо обвалять эти кусочки: в мелко нарезанной петрушке или в кайенском перце.

Глава 14 Энн Свежесваренный кофе

После моего «столкновения» с полковником я ворочалась в постели всю ночь, а Хэтти спала, как сурок. Я не заметила у нее никаких признаков хвори. Она не потела, не стонала. Не бегала к горшку. От ее дыхания не пахло болезнью.

На следующее утро, когда я сражаюсь с виноградными листьями в саду и молю Бога, чтобы меня не отправили прислуживать за столом, она прибегает, завязывая на ходу передник — взбудораженная, волосы выпростались из-под чепца.

— Ты помнишь, что я главная?

Она приседает рядом, блестя глазами.

— Ты же заболела.

— Ничего подобного, — она беззаботно качает головой.

— Значит, полковника будешь обслуживать ты?

Она бросает на меня победный взгляд.

— Ага, значит, он показал тебе свою свиную сосиску и каштанчики!

Я испытываю грандиозное облегчение, страх и одиночество уходят.

— Ты поэтому сбежала?