На кухне мисс Элизы

— Давай посмотрим, понравится ли наш кофе полковнику. Он из Лондона, а значит, привык к самому лучшему.

А я думаю: интересно, не размахивает ли он прямо сейчас своей сосиской с каштанчиками перед лицом Хэтти. Затем вспоминаю о миссис Мартин, которая должна сидеть и притворяться, что ни о чем не ведает. Что-то неприятно ворочается у меня в животе.

Вернувшись на кухню с кофейником, Хэтти сообщает, что полковник передает благодарность шеф-повару, и мисс Элиза от радости делает несколько изящных па вокруг стола.

Позже, относя золу под кусты черной смородины, я прохожу мимо полковника и его супруги, которые садятся в закрытый экипаж. Глядя на ее пышный круп, исчезающий в недрах кареты, я задумываюсь, чувствует ли миссис Мартин такой же стыд, как я, когда мама раздевалась на улице, испытывает ли ту же беспомощность, зная, что не может остановить своего мужа. «Что бы посоветовал ей викарий Торп?» — думаю я. Устроившись на подушках, она поворачивает голову к окну и видит, как я стою в кустах, а мне в лицо летит пепел. Она бросает на меня злобный взгляд, брезгливо кривит губы и отворачивается. А я чувствую себя маленькой и презренной.

Я вспоминаю вкус кофе, приготовленного мисс Элизой, и хорошее настроение возвращается. «Неправильно сказал Джек, что Бог — в корочке хлеба. Бог — в глотке кофе», — кощунственно думаю я.

Глава 15 Элиза Компот из тернослив с густым кремом

Получив письмо, я сую его за корсаж, завязываю шляпку и сообщаю Энн, что иду собирать терносливы. Я не могу открыть его под любопытным, уничижительным маминым взглядом или на глазах у Хэтти, всюду сующей свой нос. Кроме того, я хочу открыть его на природе, чтобы свидетелями этого торжественного момента стали одни лишь вьюрки. Ведь это момент истины. Если стихотворение примут, я буду продолжать и, возможно, все-таки стану профессиональной поэтессой. Если нет, моя поэтическая карьера закончена.

Наконец Бордайк-хаус скрывается из виду, городок с мельницами, сыромятнями и кирпичными фабриками остается позади. Я разрываю конверт и пробегаю глазами несколько строчек.

«Очаровательное стихотворение… Мы будем рады его напечатать… Многие наши поэтессы публикуют свои произведения как «неизвестная леди» или «анонимный автор»… Разумеется, приемлема также девичья фамилия либо имя мужа… К сожалению, мы не можем предложить даже самого скромного гонорара… Искренне ваш…»

Я поднимаю голову к небу и восторженно кричу:

— Да! Да! Да!

Потревоженный голубь хлопает крыльями и взлетает в воздух, точно поднятый силой моего голоса. Оглядев лесную тропинку, я не нахожу в поле зрения ни единой души и громко декламирую:

— Я — поэт!

Мои слова так весомы и осязаемы, что, кажется, я могу протянуть руку и извлечь их из воздуха. Над живой изгородью взлетают зяблики, и в их чириканье я слышу эхо своего голоса. Я поэт… поэт… поэт!

Я иду пружинистой, танцующей походкой, точно шагаю по взбитой меренге. Очаровательное. Написанное мною стихотворение признали очаровательным. Через некоторое время мое ликование утихает, и я перечитываю письмо вновь. Неизвестная леди? Девичья фамилия? Имя мужа? Э. Актон. Эрнест… Эдмунд… Эдвард… Эдгар. Может быть, взять имя брата, Эдгар Актон? Во мне вспыхивает негодование. Почему я должна прятаться за вымышленным именем, принижая себя?

— Элиза Актон, — решительно произношу я.

Моим словам громко вторит дружный хор зябликов… Я поэт… поэт… поэт.

Возвратившись на кухню, я не в силах держать язык за зубами. Я иду в буфетную, где Энн скоблит котлы и кастрюли, и ставлю корзинку с терносливами возле раковины.

— Энн, ты любишь стихи?

Она моргает, берет из ведра новую горсть песка и начинает чистить рыбный котел.

— У меня не было времени на стихи.

— Конечно-конечно, — торопливо соглашаюсь я. — А хотела бы почитать?

— Почитать стихи, мисс? — повторяет она, будто не может взять в толк, чего я от нее хочу.

— Я получила добрую весть.

Я замолкаю, набираясь храбрости сказать это вслух другому человеческому существу. И вдруг слова вылетают сами по себе:

— Я поэтесса!

— Вы, мисс? Поэтесса?

Она произносит это с таким благоговением, что я готова упасть к ее ногам, только она стоит в луже холодной воды, блестящей от жира.

— Ежегодник «Реликвия» хочет напечатать мое стихотворение.

В моем голосе звучит горделивая нотка, и я ничего не могу с этим поделать.

— Это очень хорошо, мисс, — говорит она, возобновляя свое занятие.

— Да, — соглашаюсь я. — И мне хотелось бы познакомить тебя с поэзией, Энн.

Она кивает и спрашивает, что будем делать с терносливами. Если бы не письмо, я бы уже мысленно унеслась в царство вкусов и ароматов. Однако я опьянена своим поэтическим успехом.

— Я что-нибудь придумаю, не волнуйся.

— А может, просто компот, мисс?