На кухне мисс Элизы

— Он не умер, а живет в Кале. Только о нем нельзя говорить.

— Я никому не скажу.

К моему удивлению, Энн протягивает мне маленькую, тонкую руку.

— Папа говорит, что когда даешь обещание, надо пожать руку.

И тут же краснеет, будто поняв, что проявила неуместную фамильярность.

Я осторожно беру ее руку, точно хрупкую бабочку, которую можно ненароком раздавить, и чувствую под пальцами прохладную кожу, натянутую на выступающие бусины костяшек. Почему я никогда раньше не замечала ее загрубевших ладоней, порезов, царапин и мозолей? Отогнав неприятное чувство, я исчезаю в кладовой и возвращаюсь с окунем и ножом для чистки рыбы.

— Хочешь послушать, что я узнала из своих новых книг о том, как покупать рыбу, Энн? Каждая хозяйка должна знать, как выбрать по-настоящему свежую рыбу. Сначала посмотри ей в глаза, они должны быть прозрачными. Жабры — ярко-красного цвета, тушка — плотной и упругой на ощупь, а запах — приятным.

Чешуя окуня блестит, как старое золото.

Глава 18 Энн Отварной угорь с шалфеем по-немецки

Меня вновь отправляют прислуживать полковнику и миссис Мартин за столом вместо Хэтти — та потянула плечо, переворачивая матрасы, и мадам боится, что она прольет кофе на драгоценную ирландскую скатерть.

Я повязываю чистый передник и быстренько навожу глянец на свои новые башмаки, которые блестят, точно намазанные маслом, и так плотно сидят на ноге, что мне не страшны ни лужи, ни ветер. Затем я говорю себе, что полковник — всего лишь грязный старикашка, который вот-вот получит по заслугам, и мне нечего бояться.

Низко опустив голову, я несу к столу серебряный кофейник и кувшинчик со сливками. Миссис Мартин сидит прямо, как палка, будто все ее мышцы сжались и замерли в ожидании. «Должно быть, у нее жуткое несварение желудка», — думаю я, невольно поднимаю глаза и сталкиваюсь с суровым взглядом черных глаз, напоминающих холодные мраморные шарики. Такое впечатление, что даже воздух старается держаться подальше от этой женщины, и она сидит в застывшей пустоте, окруженная ядом собственных мыслей. Я очень аккуратно ставлю кофейник на плетеную подставку, как вдруг полковник подает голос.

— Налей мне кофе, одну треть сливок.

Миссис Мартин ерзает на стуле, шурша юбками.

— Я налью, дорогой, — резким, напряженным тоном произносит она.

— Мы платим за пансион немалые деньги, Джейн. Я не позволю тебе и пальцем шевельнуть.

Полковник хлопает красной подагрической рукой по кофейнику. Второй руки не видно — наверняка возится под столом в штанах. Я подношу носик кофейника к чашке и уже собираюсь наливать напиток, как вдруг замечаю, что рука с узловатыми пальцами медленно крадется к сахарнице, стоящей подозрительно близко к краю стола. Ее явно передвинул сам полковник — мы с Хэтти всегда ставим сахар посередине, рядом со специями. Мигом сообразив, чего он добивается, я водворяю сахарницу на место, а кофейник и чашку с блюдцем ставлю на сервировочный столик, где ничто меня не отвлекает, и наливаю напиток. Когда я подаю полковнику чашку — ни капли не пролила на блюдце! — он впадает в бешенство, разве что пена изо рта не идет.

Миссис Мартин хмурится.

— Мне можешь налить на столе, — говорит она. — Без сливок.

Затем поворачивается к мужу и добавляет:

— Не так ли рабы в Древнем Риме отравляли своих хозяев?

Я так растеряна и напугана, что у меня пропадает дар речи, и я стою, как дерево, вросшее в землю. И вдруг какие-то высшие силы посылают мне в голову слова.

— Извините, мадам, просто у кофейника неровный носик, а это лучшая скатерть миссис Актон. Кроме того, если бы я хотела отравить ваш кофе, то сделала бы это еще на кухне.

Оба пялятся на меня, вытаращив глаза. Затем миссис Мартин совершает чрезвычайно странный поступок. Встает, уносит чашку полковника к окну, как раз открытому для проветривания, и выплескивает на улицу.

— Ты нальешь моему мужу кофе за столом.

Она ставит перед полковником чашку с кофейными разводами. Его рука все еще суетится под столом, будто сражается с пуговицами.

Я делаю, как велено: начинаю наливать кофе. Очень медленно. Не отрывая взгляда от носика. Я вспоминаю слова Хэтти, что не надо бояться, но моя рука трясется так сильно, что кофе выплескивается на блюдце, а оттуда — на злополучную ирландскую скатерть.

Миссис Мартин цедит напиток из своей чашки, рассматривая картину с девочкой и собакой, висящую над камином. Внезапно она ставит чашку на стол и, дернув локтем, сбивает на пол солонку, которая приземляется возле ноги полковника.

— Подними! — приказывает она, прожигая меня свирепым взглядом черных глаз.

Лишь тогда до меня доходит, что она недостойна ни капли моей жалости. Вспомнив, что говорила Хэтти: «Не смотри туда и не показывай своего страха», я собираюсь с духом. Мне хочется развернуться на каблуках новых башмаков и бежать, куда глаза глядят, однако я понимаю, что должна удержаться на этой работе, а их словам больше веры, чем моим.