На кухне мисс Элизы

Я опускаюсь на четвереньки и ползу под скатерть. Под столом пахнет гниющей рыбой и чем-то непонятным, наверное, мужским одеколоном. Крепко зажмурив глаза, я на ощупь нахожу солонку, сжимаю в руке и поднимаюсь, медленно и спокойно. Ставлю ее рядом с перечницей и внезапно произношу слова, о которых буду жалеть всю жизнь.

— Налить вам еще неотравленного кофе?

— Что?

Миссис Мартин хватает ртом воздух и начинает обмахивать лицо растопыренными пальцами, будто вот-вот упадет без чувств.

Лицо полковника побагровело, он яростно вращает выпученными глазами. Испугавшись собственной дерзости, я отвожу взгляд. Когда из горла полковника вырывается сдавленный хрип, я понимаю, что зашла слишком далеко. Он достает руку из-под стола и пытается успокоить супругу.

— Ну-ну, не волнуйся, Джейн, — хрипит он. — Давай не будем прерывать наш чудесный завтрак. Сейчас подадут запеченную скумбрию.

— Принеси моему мужу скумбрию, девчонка. Да побольше масла.

Миссис Мартин передумала падать в обморок и говорит резким, раздраженным голосом. Она властно взмахивает рукой, и я, не осмеливаясь посмотреть ей в глаза, убегаю искать Хэтти.

Хэтти гладит наволочки в прачечной, стоя в облаке горячего пара. Она соглашается, что я зашла слишком далеко.

— Но ты ему показала, — с гордостью добавляет она. — Теперь он знает, что ты не боишься, и прекратит свои грязные делишки.

— Теперь я потеряю место?

— Может, они ничего и не скажут, и ты молчи. А скатерть надо замочить в соленой воде, пока мадам не увидела.

— А почему миссис Мартин не стыдно за своего мужа?

— Ей перед нами не стыдно, мы для нее никто. Вот если бы узнали дамы из общества. Только откуда они узнают?

Хэтти легонько сжимает мою руку.

— Так устроен мир, Энн Кирби, жизнь не всегда похожа на рождественскую открытку. Оставайся здесь, доглаживай, а я отнесу им скумбрию. И в следующий раз держи язык за зубами. Не нам тягаться с такими, как они.

Позже, помогая мисс Элизе сражаться с угрем, я думаю о словах Хэтти и начинаю тихо закипать. Длинный, как моя рука, угорь, извивается на столе. Мисс Элиза внимательно читает рецепт, а я хватаю скользкую рыбину.

— «Сделайте надрез у головы и снимите кожу одним движением», — читает она. — Только сначала мы должны закрепить его на доске вилкой.

Передергиваясь и морщась, будто ее попросили зарезать ребенка, она тычет в рыбью голову вилку для тостов. Угорь бьет хвостом.

— Неслыханная жестокость, — возмущается она. — Было бы гуманнее сначала сварить его.

— Дайте я, мисс Элиза! Это всего лишь рыба.

Она охотно вручает мне вилку: видно, думает, что для меня убить извивающегося угря — плевое дело. На самом деле это не так, но слова Хэтти воспламенили мою кровь. Стиснув зубы, я вспоминаю полковника и вонзаю вилку в угря, который мгновенно обмякает и лежит спокойно.

Мисс Элиза отходит назад и восхищенно смотрит на меня.

— Надо же, Энн, а с виду ты такая маленькая и хрупкая.

Она облегченно смеется:

— Ты сама-то ростом чуть больше этого чудовища.

Я моргаю, дрожа всем телом.

— Ты полна сюрпризов, — продолжает она. — Доверяю тебе снять кожу. Потом выпотроши его и нарежь на кусочки длиной в палец. Думаю, к нему подойдет шалфей, как по-твоему?

Я не говорю ей, что справиться с угрем мне помогла только злость на полковника и ничего больше. Когда шаги мисс Элизы утихают, я тихонько ругаю себя. Теперь она думает, что я всю жизнь умела разделывать угрей, и мне ничего не стоит снять с него кожу. Схватив чудище обеими руками, я задумываюсь, с чего начать, как вдруг оно дергается и поднимает голову. Я отскакиваю к стене. Чертова тварь, что ж она никак не умрет? Я хватаю медную сковороду с длинной ручкой и что есть мочи луплю угря по голове, еще и еще раз, пока глаза не заливает потом. Когда наконец останавливаюсь, меня отпускает. Плечи на месте, а не вздернуты до ушей, узел в животе расслабился. Я чувствую себя, как выкрученная тряпка. Но отдыхать некогда. На доске лежит не подающий признаков жизни угорь, и с него надо снять кожу. Я тычу острием ножа ему в шею и пытаюсь захватить кусочек кожи. Угорь скользит и вырывается из рук, оставляя на пальцах липкую слизь. Я чуть не плачу от бессилия и отчаяния. Внезапно меня охватывает острая тоска по маме. Как она там? Что я здесь делаю, сражаясь с угрями, мерзкими старыми полковниками и их женами-ведьмами? Я должна ухаживать за мамой…

Меня отвлекает от размышлений вернувшаяся на кухню мисс Элиза. Угорь к этому моменту наполовину сполз со стола.

— Давай вместе, — говорит она, подойдя так близко, что я чувствую исходящий от нее аромат шалфея, лаванды и лимонной свежести. — Держи, а я буду тянуть.

Она берется за кусочек отслоившейся кожи и тянет вниз. Кожа снимается легко, точно шкурка с правильно подвешенного кролика.

— В следующий раз сварим его, как лобстера, проявив кулинарное милосердие, — решает она.

Затем вдруг оборачивается и наклоняет голову.

— Энн, тебе у нас хорошо?

Я киваю, хотя в глазах стоят слезы. Никто никогда не спрашивал у меня, как мне живется, разве что десять лет назад. Я шмыгаю носом и вру, что просто живот болит из-за месячных.