На кухне мисс Элизы

— Я… думала, что его преподобие Торп будет поддерживать связь с лечебницей, чтобы посмотреть, как ее устроили…

Я растерянно умолкаю. Придумала тоже. Викарий — занятой человек, ему надо следить за всеми прихожанами. А я все это время думала только о том, как разделать угря, чем приправить свиную отбивную и сколько яиц надо положить в нежнейший медовый торт. Я испытываю такой приступ ненависти к себе, что ноги подкашиваются, и сажусь на тюфяк рядом с папой. Тюфяк мокрый — непонятно, от пота или пролитого пива. На папином лице отражается удивление. Он тянется к моей руке.

— Зачем ты пришла, Энн?

Я смотрю в его красные глаза и не могу придумать, как объяснить. Просидев молча целую минуту, говорю наконец, что должна купить еды и навестить маму.

— Ты знаешь адрес? Лечебницы?

Он мотает головой:

— Спроси у его преподобия.

Он отпускает мою руку, ложится и сворачивается клубочком, как ребенок.

— Пойдешь со мной? Я буду тебя поддерживать.

Он вновь отрицательно качает головой, и я понимаю: что-то не так. Он наверняка остался без работы. Как и я.

— Мистер Торп дал тебе хоть какие-то деньги? — мягко интересуюсь я. — За твою работу?

Он качает головой, и все его тело сотрясает мощный приступ кашля.

— Тебе нужно к врачу. Мисс Элиза дала мне немного денег.

— Нет, не надо, — хрипит папа.

Я укрываю его дырявым одеялом и целую в колючую щеку, горячую и влажную, как при лихорадке. А вдруг у него чахотка? Мое сердце уходит в пятки. Почему миссис Торп ничего не сказала? Почему никто не сообщил мне, что папа заболел? Я решаю навестить маму. Значит, надо идти к викарию и спросить у миссис Торп адрес. Хотя мне до смерти не хочется.

Глава 21 Элиза Жареная дикая утка с огурцами

Посыльный от мясника приносит к черному ходу восемь бараньих почек и пару диких уток.

— Кряквам шесть дней, — сообщает он, — а про почки велено передать, что они свежие, как огурчики.

Утки висят вверх тормашками на испачканной кровью руке паренька. Он помахивает связанными тушками, и бутылочно-зеленые головки переливаются в солнечных лучах.

— Надеюсь, в них еще не завелись черви.

Сегодня я не расположена выслушивать возмущенные вопли Хэтти. У этой девушки нет ни грана практического стоицизма Энн, а мои нервы и без того на пределе.

— Скажите служанке, чтоб взяла большое ведро, когда будет ощипывать, а то перья по всему дому будут летать.

Он вытирает рукавом нос и поворачивается к своей тачке.

Я несу уток в буфетную, раздраженно переступая через выстроившиеся в предбаннике ночные горшки. Почему Хэтти их не вынесла? В буфетной стоит вонь, раковина забита немытыми кастрюлями. На грязном столе навалены нечищеные репа и пастернак. Сахарную голову оставили не завернутой, над ней вьются осы. Корзинки для яиц пусты. Посудные полотенца валяются грязной кучей. Под ногами хрустят крошки.

Кухня выглядит не лучше. Мне срочно нужен огонь для уток, а Хэтти его не развела, корзина для поленьев и угольное ведро пусты. Я скриплю зубами от злости и отчаяния. Но без Хэтти злосчастный полковник и его супруга, вечно буравящая всех пронзительным взглядом, останутся голодными. Поэтому я молча киплю от злости и перечитываю сегодняшние рецепты: бараньи почки по-французски и жареная дикая утка с огурцами под соусом пулет. Огурцы — последние в сезоне, с грубой кожицей и крупными семенами, да ничего не поделаешь. Рецепт, по которому я собираюсь готовить, рассчитан на банкет, и пропорции даны на двадцать огурцов. Надо уменьшать все в десять раз: масло, петрушку, телячий бульон, муку. Едва я начинаю чистить огурцы, как врывается Хэтти.

— Мисс Элиза, мне надо с вами поговорить!

Так и тянет отчитать ее за нерадивость: останавливает меня лишь ее оголтелый вид. Я откладываю нож и натягиваю доброжелательную улыбку.

— Насчет Энн, — продолжает она, теребя чепец.

Я киваю и делаю невозмутимое лицо. Никто не должен знать о муках совести и бессильной злости, из-за которых я уже две ночи не могу уснуть.

— Мадам хочет поместить объявление, это несправедливо. Здесь, — она сердито обводит рукой кухню, — должна работать Энн, и другим тут нечего делать.

Я намереваюсь ответить, что миссис Актон, хозяйка дома, приняла решение, и мы должны ему повиноваться, однако Хэтти в страшном волнении переминается с ноги на ногу.

— Почему вы меня не спросили, мисс Элиза? Это все я виновата… да, я.

Она вновь хватается за чепец, дергает за фестончатый край, точно хочет натянуть его на лицо.

— Объяснись, — спокойно требую я.

У меня под ребрами что-то сжимается. Будто резкий порыв ветра обрушивается на затухающий огонь и вновь раздувает мощное пламя.

— Полковник всегда так делал, за завтраком, под столом, желая показать нам свои… свой…

— Продолжай, — нетерпеливо машу рукой я.

Если я хочу убедить мать вернуть Энн, мне нужно знать больше.

— Я сказала ей, что некоторые джентльмены так делают, им нравится пугать служанок. После этого она расхрабрилась. У многих девушек есть мать или старшая сестра, которые объясняют им, как порой ведут себя джентльмены.

Хэтти переводит дыхание и продолжает.