На кухне мисс Элизы

— А другим объясняют кухарка или экономка. А у вас-то их нет. Как видите, мисс, Энн не виновата.

У меня в горле встает ком, и я деликатно откашливаюсь, но это не помогает.

— А ты часто сталкивалась с джентльменами…

Я спотыкаюсь на этом слове, очевидно неподходящем.

— … с такими мужчинами?

— Конечно, мисс. Еще хуже. Некоторые много чего себе позволяют. Мама предупреждала меня об их уловках, и я знаю, когда отойти в сторону и как поступить, чтобы они не потеряли лицо, а Энн…

— А у Энн нет матери.

Я тянусь за ножом и беру огурец. Надо занять руки работой. Чистить, резать, делать что-то.

— Нож совсем затупился, Хэтти. Пожалуйста, наточи его.

Она берется за точильный камень.

— Думаю, Энн Кирби мало что знает о джентльменах, и вообще, это не она заговорила об отравленном кофе, а миссис Мартин.

Ком в горле уплотняется.

— Что? — хриплю я.

Хэтти осторожно приставляет палец к лезвию ножа и кладет его передо мной.

— Да. У нее дрожали руки с перепугу, и она боялась пролить кофе на чистую ирландскую скатерть. Ее адски трудно отстирать — только кипятком и тереть солью, пока руки не отвалятся.

Я вычищаю из огурцов семена, слушая рассказ Хэтти о том, что произошло между Энн и миссис Мартин. Чистя огурцы и срезая с почек жир, я обдумываю ее слова, и мне становится ясно, как несправедливо мы обошлись с Энн. Ничего бы не случилось, если бы у нее была мать, или она работала в доме, где есть настоящая кухарка или экономка.

— Она ничего мне не сказала, — бормочу я, морщась от резкого металлического запаха крови, вытекающей из почек.

Это моя вина. Я не стала выяснять правду. И не вступилась за Энн. Я откладываю нож, вытираю руки о фартук и иду в гостиную, где корпит над счетами мать.

Она сгорбилась над бухгалтерской книгой. Когда я вхожу, она выпрямляет спину, и на ее губах появляется слабая улыбка, которую я нахожу весьма неуместной.

— У меня прекрасная новость, — говорит она. — Просто великолепная.

— Не может быть никаких прекрасных новостей, пока не вернется Энн Кирби! — выпаливаю я.

— Пусть так, однако ты забываешься, Элиза.

Я не намерена терять время на объяснения и оправдания, и у меня нет ни малейшего желания выслушивать прекрасную новость, которая, скорее всего, состоит в том, что ей удалось сэкономить несколько шиллингов.

— Хэтти рассказала мне правду об Энн и супругах Мартин. Мы обошлись с ней несправедливо, и я хочу, чтобы она вернулась.

Мать хмурится и закрывает журнал.

— Я намерена платить ей больше и взять буфетную прислугу, которая будет работать под ее началом.

Я умолкаю и провожу рукой по лбу. Вести такие разговоры с матерью в моем возрасте тяжело и унизительно.

— Если она не вернется, причем на моих условиях, то я буду писать свою книгу где-нибудь в другом месте, — окончательно разъярившись, добавляю я.

— Давай не будем ссориться, дочка. Будь ты замужем и живи в собственном доме, сама принимала бы решения касательно слуг, мебели, меню… Все управление домашним хозяйством находилось бы только в твоих руках.

Она многозначительно смотрит на меня, будто этот хитрый разговор ведет к какому-то мирному решению, а я слишком воинственна, чтобы это увидеть.

— Да, я старая дева, в равной степени жалкая и презираемая, и должна повиноваться твоей воле, — сквозь зубы произношу я. — И все же я хочу вернуть Энн. Если понадобится, буду обслуживать Мартинов сама.

Я резко разворачиваюсь: в комнате внезапно становится слишком душно и тесно для нас двоих.

— Терпение, Элиза! У тебя невыносимый характер. Разве ты не хотела бы иметь свой дом? И нанимать любую Энн Кирби, которую тебе захочется?

— Конечно хотела бы, но мне больно от твоих насмешек, и ты прекрасно это понимаешь. К тому же я пришла поговорить об Энн Кирби, а не о своем семейном положении.

— Хочешь — пусть возвращается. Полковник Мартин с супругой не могут больше у нас оставаться, однако великодушно предложили оплатить полную стоимость.

Меня охватывает неимоверное облегчение, которое тут же сменяет приступ паники. Что, если Энн нашла новое место? Вдруг она не захочет возвращаться? Вдруг откажется, несмотря на увеличение жалованья и еще одну прислугу?

Мать самодовольно вертит на пальце обручальное кольцо.

— Деньги ищи сама, Элиза. Я слышала о кухарках, которые накапливают кругленькие суммы, продавая старьевщикам перья и кости и торгуя говяжьим жиром с черного хода. Мне сказали, что даже прогорклый жир можно продать на мыло.

— Ты хочешь, чтобы я этим занималась? — поражаюсь я.

На мой взгляд, мать должна стыдиться этого больше, чем дочери-кухарки.

— Да нет же! — вздымает руки она. — Пусть это делает Энн Кирби. Должна же она заработать свою прибавку. Пока наши финансовые дела не наладятся.

— Тебе прекрасно известно: мы используем все, что только можно, и я — самая экономная хозяйка во всем Кенте, — холодно произношу я.

Мать делает вид, что не слышит. Ее губы вновь расплываются в улыбке.

— Разве ты не хочешь услышать мою прекрасную новость? К нам приезжает новый постоялец. Одинокий, состоятельный джентльмен.

Теперь понятно, почему у нее такой довольный вид.