На кухне мисс Элизы

— Да, знаю я таких. Видно, потому они и приехали без горничной. И теперь я должна мыть их горшки и разжигать камин у них в комнате, и развешивать одежду, и приносить воду — все делать.

Я удивленно хмурю брови.

— Ты сказалась больной, чтобы я увидела его… его сосиску?

— Им нравится, когда такое случается, — говорит она с красной и блестящей от драматичности момента физиономией. — Это часть их маленькой игры. И мы должны подыгрывать ему, прежде чем он получит по заслугам.

Я продолжаю обрывать виноградные листья, в голове — непроглядный туман. О чем она толкует?

— Если не будет жильцов, мы не получим жалованья, значит, надо подождать, пока он заплатит по счетам. Потом мы его проучим. А пока не смотри под стол и ничего не бойся.

Она дергает носом, как Септимус, когда ему доводится учуять запах мяса.

— Я видела… у папы, — сообщаю я, не желая выглядеть в ее глазах неопытной деревенской девчонкой. — И у брата.

— Но не при таких обстоятельствах?

— Конечно нет. Но видела.

— Так ведь не за столом же, дурочка.

Она права.

— Нет, но если бы мадам увидела, она бы попросила их покинуть ее дом?

— Ага, как же. Он для этого слишком хитрый. Они показывают свои сосиски только беззащитным перепуганным служанкам.

— А как же бедная миссис Мартин? — спрашиваю я, внезапно почувствовав острую жалость к жене полковника, вынужденной сидеть рядом, пока он играет в свои грязные игры.

— Никакая она не бедная, — фыркает Хэтти.

— Почему же она не положит этому конец? — удивленно спрашиваю я, думая, как мы с папой привязывали маму, чтобы та не раздевалась на людях.

Теперь ее заперли в сумасшедшем доме, а полковник Мартин наслаждается жизнью и ездит на воды с джентльменами и дамами из Лондона.

— Ей удобно закрывать на это глаза. Как бы то ни было, теперь я буду им прислуживать.

Она поднимается и вздыхает, внезапно утратив весь свой задор. Я спрашиваю, как она собирается проучить полковника.

Она подносит палец к губам:

— Я не могу тебе сказать, но у меня есть план, так что ничего не бойся.

Она наклоняется и обнимает меня. От этого незначительного проявления дружелюбия я мигом забываю о полковнике. Вернувшись на кухню с виноградными листьями, я непроизвольно улыбаюсь.

— Я вижу, прогулка в саду подняла тебе настроение, — с улыбкой замечает мисс Элиза.

Не зная, что ей ответить, я растягиваю губы в улыбке и киваю, думая про себя: у меня есть подруга… подруга… и я больше не буду прислуживать за столом!

— Полковник с супругой попросили кофе, и готовить его будешь ты, — объявляет мисс Элиза. — Обжарь кофейные ягоды в сотейнике над огнем, постоянно помешивая.

Я никогда не видела кофейных ягод, а у мисс Элизы их целая банка. Когда они поджариваются, кухню наполняет чудесный аромат — густой и темный. Затем она мелет их в специальной мельнице, и мне до смерти хочется попробовать эти странные плоды, благоухающие лесом, кожей и медом. И чем-то еще… по-моему, лесными орехами, которые собирала и колола камнями мама.

Все это время мисс Элиза рассказывает мне, как обидно, что в Англии никто не умеет готовить кофе.

— Нет смысла покупать дешевые ягоды… А обжаривать и молоть их нужно перед самым приготовлением.

Она в последний раз поворачивает ручку мельницы и добавляет, будто вспомнив:

— Молоко должно быть горячим, а сливки — самыми свежими и холодными.

От воспоминаний о маме, коловшей лесные орехи, меня отвлекает Хэтти, которая пришла за кофейником. Она многозначительно мне подмигивает и исчезает в водовороте хлопающих дверей и пара, и меня охватывает волнение: что она задумала? Я мою сотейник, а мисс Элиза наливает немного густой коричневой жидкости в фарфоровую чашечку — крошечную, не больше моего мизинца. Медленно размешивая напиток, она спрашивает:

— Как ты думаешь, чем месье Сойер начиняет голубей?

Я задумываюсь. Надо было получше расспрашивать Джека в его прошлый приезд.

— По-моему, обычным сливочным маслом, — говорю наконец я.

Она улыбается мне той своей улыбкой, от которой начинает казаться, что я иду по мягким розовым облакам.

— Я обваляю кусочки свежего масла в кайенском перце. Или можно нафаршировать их мелкими грибочками и сделать грибной соус. Наверное, подадим их на хрустящем кресс-салате.

Я никогда не могу понять, со мной она говорит или сама с собой, но на всякий случай киваю. Уже допивая кофе, она замечает мой взгляд и говорит:

— Хочешь глоточек?

Я тут же вспоминаю миссис Торп. «Знай свое место… знай свое место». И выкидываю ее из головы.

— Да, спасибо, мисс.

Она двигает ко мне фарфоровую чашечку и смотрит, как я пробую.

Горечь, сладость, легкая зернистость. Я задумываюсь, как должна выглядеть кофейня. Джентльмены в цветных чулках, шуршание газет, запах трубочного табака, умные разговоры и книги. Джек рассказывал мне о кофейнях и театрах, о каретах с благородными дамами и джентльменами, мчащих по улицам Лондона. Мои мысли несутся быстрее этих карет.

— О чем ты думаешь? — спрашивает мисс Элиза.

Я рассказываю ей, что представила себе кофейню. Она улыбается и говорит своим переливающимся голосом: